Захар Прилепин - Родная речь, или Не последний русский. Захар Прилепин: комментарии и наблюдения

К 1990 году мы сочинили с Гансом штук тридцать песен, некоторые из них мне до сих пор кажутся очень хорошими. В том же году наша с ним группа впервые начала выступать на рок-фестивалях, хотя сам я на сцену ещё не выходил.

Если говорить о литературе, то в тот год я начал узнавать греческую поэзию XX века, которую люблю по сей день, особенно мне близки Яннис Рицос и Тасос Ливадитис. Восхищают они меня нисколько не меньше, чем ключевые фигуры столетия вроде Хэма или Экзюпери.

В прозе я тогда же открыл для себя Гайто Газданова — пожалуй, любимого моего писателя по сей день.

Все 90-е я был увлечён сочинениями Генри Миллера.

Не помню, что было моим побуждением, но в эти годы я вдруг начал как остервенелый качаться, и за пару лет достиг каких-то удивительных результатов: я мог целыми днями отжиматься и подтягиваться, бегать по лесу с гантелями, бить боксёрскую грушу, и находил это крайне увлекательным.

Ещё в 1990 году я прочитал Лимонова. В Скопине, на книжном развале, я увидел книгу «Это я — Эдичка» — и, зная, что автор из Дзержинска, купил. Лимоновский роман стал для меня потрясением, в чём-то даже сравнимым с первой реакцией на есенинские стихи. Но там я был ещё ребёнком, а тут уже вытянулся в подростка. (Лимонов был отличным писателем до тюрьмы и в тюрьме, а потом расхотел, но это уже его дело.)

В периодике тогда мне стали попадаться антиперестроечные статьи Лимонова — и я сразу безоговорочно им поверил.

Отец мой был настроен консервативно, хотя в бесконечных политических спорах той поры не участвовал. Тогда все вокруг нас поголовно были демократами, — а отец, ни с кем не споря, уходил что-нибудь читать, закуривая по дороге «Астру».

19 августа 1991 года мы с моей сестрой, по дороге из российского ещё Крыма, попали в Москву; я помню, как весь день бродил по городу и, встречая колонну демократических демонстрантов, испытывал явственное чувство отторжения.

Закончив школу, я пошёл на филфак. Учиться там я не любил, латынь и языкознание еле сдавал, и всё надеялся, что вот-вот мы с Гансом станем известны, и мне можно будет оставить мой университет в Нижнем — кажется, Горький тогда уже переименовали в Нижний Новгород. Филфак располагался сначала на площади Минина, а потом переехал на Большую Покровку.

Но вместо музыки, неожиданно для самого себя, я занялся совсем другим.

Захар

Наверное, на меня очень сильно повлияла смерть отца, — он умер в 1994 году в возрасте 47 лет.

Ещё в 93-м вышел странный указ Бориса Ельцина о пополнении рядов МВД учащимися ВУЗов. Студенты, начиная с третьего курса, могли, прослужив полгода в армии, устроиться на разные должности в милиции.

Прослышав об этом, я решил подать документы: возьмите и меня.

Помню, что в милицию я пришёл с длинными волосами — я же был музыкант. И ещё с серьгою в ухе, в виде крестика. Удивительно, но принимавший документы подполковник не выгнал меня вон.

В итоге, когда таких, как я, набралось достаточное количество, для нас создали в лесу на реке Линда специальную воинскую часть. Я взял академ в университете и пошёл служить. Это был 94-й год.

Для нас специально подобрали армейских, а не милицейских командиров, которые должны были из студенчества стремительно выбить гражданскую дурь — тем более, что служить нам предстояло не положенные тогда полтора года, а куда меньше.

Нас начали терзать бесконечной строевой, ночными построениями и уставщиной, но хватило командиров только месяца на полтора — в виду того, что самих их никто не проверял, они начали бесконечно пьянствовать; в итоге наша служба постепенно превратилась в нечто невообразимое — потому что мы тоже, естественно, пили, тягая водку из соседних деревень. Офицеры прятались от нас, мы от них. Даже не могу понять, что́ напоминала мне моя служба.

Закончилось всё, впрочем, благополучно — после этого приключения я отучился в милицейской учебке, попал в патрульно-постовую службу, и оттуда поскорей перевёлся в ОМОН: тогда как раз началась первая Чеченская, в Нижегородском ОМОНе и в местном СОБРе уже были потери.

Я точно знал, что мне туда надо.

Примерно в те годы я бросил писать стихи, и с тех пор написал их не более пяти-семи штук, и те — случайно.

Хасан Ажиев

сослуживец [интервью Л. Зуевой, 2021]

Последняя неделя лета, прекрасное солнечное утро. Это был один из тех дней, когда кроме рутинной работы, связанной с охраной общественного порядка на улицах нашего города, мы всем взводом могли совершенствовать свои спортивные и боевые навыки. Это был наш спорт-день! Начинался он с 10:00 и продолжался, как правило, до 15:00. Я приехал пораньше, чтобы без суеты, спокойно подготовиться. Здание нашего отряда находилось на улице Лермонтова, д. 4. (Я специально акцентирую на этом ваше внимание, дорогой читатель, т. к. этот адрес вошёл в боевую историю нашего отряда!)

Приехав в отряд и войдя в двери здания, я заметил паренька лет двадцати со спортивной сумкой на плече. Он стоял у окна дежурной части и кого-то ждал. Передо мной стоял молодой человек, худощавый, но стройный, подтянутый, со своеобразной причёской, больше напоминающей стиляг или хиппи. И без того короткие рукава его футболки были закатаны до самых плеч, оголяя крепкие жилистые руки и округлый бицепс. Было видно, что парень дружит со спортом! Его лицо выражало одухотворённость и спокойствие, взгляд был добрый и в то же время острый, присущий людям с высоким уровнем интеллекта. Я с ним поздоровался и поинтересовался, ждёт ли он кого-то и могу ли я чем ему помочь? Он слегка улыбнулся и ответил, что прибыл к нам в отряд для прохождения дальнейшей службы в нём, если, конечно, возьмут, и ждёт командира отряда. Я ему пожелал удачи, взял у помощника дежурного ключи от раздевалки нашего взвода и направился в её сторону. Прошло не более 20 минут, как в дверном проёме раздевалки появилась крепкая фигура комбата, заслоняющая собой стоящего сзади парня. Я встал, по-военному поприветствовал командира. И в этот самый момент из-за его спины показался тот самый паренёк. Вот, Хас, сказал командир, знакомься, это Евгений, который сегодня примет участие в спортивном дне, и если сдаст все обязательные нормативы по физической подготовке, то станет ещё одной боевой единицей вашего взвода! Я пожал Жене руку, сказал, что рад знакомству, он мне ответил взаимностью.

Потихоньку стали подходить ребята и уже вскоре все были в сборе, во главе с командиром взвода ст. лейтенантом Ещенко Сергеем (фамилия изменена). Построив взвод, Сергей ещё раз, уже официально представил всем Евгения Николаевича Прилепина.

Первым и основным нормативом при приёме в отряд у нас считался спарринг — рукопашный бой с тремя соперниками подряд, с каждым по три минуты. Ещенко определил трёх спарринг-партнёров, в числе которых оказался и я. И мне же первому, благодаря жребию, довелось экзаменировать Женьку. Перед началом схватки Жека слегка прищурил глаза и, расплывшись в улыбке, оголив белоснежные зубы, произнёс крылатую фразу из всеми известного шедевра отечественного кино: «Буду бить больно, но аккуратно!» В ту же секунду раздался дикий хохот всех присутствующих на тот момент в спортзале ребят нашего взвода! Ещё большую комичность ситуации добавляло то, что я по фактуре выглядел гораздо больше, мощнее и был тяжелее кило так на 20! Что совсем не смутило Женьку! Но шутки-шутками, а спарринг никто не отменял. После брошенной Евгением в мою сторону фразы настроиться на серьёзный поединок уже просто не было никакой возможности, и вкладываться в свои удары — тоже. Но за эти три минуты я смог ощутить на себе всю жёсткость и силу ударов соперника. Жека отработал все три спарринга просто на одном дыхании, что не могло остаться без внимания бойцов нашего взвода, и по окончании поединков все ребята пожали ему руку.