Екатерина Юрьевская - Александр II. Воспоминания

Вынужденная по настоянию врачей вести замкнутый образ жизни, императрица вскоре заметила, что Александр охладел к ней. Гордая и замкнутая, она страдала молча, сохраняя в душе признательность к тому, кто посвятил ей свою первую любовь и сделал ее, маленькую незначительную принцессу, российской императрицей.

Александр Николаевич тем временем беспечно предавался увлечениям и капризам. Был даже период, когда казалось, что он захвачен серьезным чувством.

Предметом его нового увлечения была княжна Александра Сергеевна Долгорукая, двадцатилетняя девушка, редкого ума и красоты. Она приходилась очень отдаленной родственницей княжне Екатерине Михайловне.

Говорят, с нее писал Тургенев героиню «Дыма».

В 1860 году, в эпоху великих реформ, Александра Сергеевна сыграла важную роль. Твердой решимостью и превосходством ума она часто заставляла Александра II настойчиво действовать на том смелом пути преобразований, который он избрал. За ней установилось прозвище «La Grande Mademoiselle».

Но внезапно по неизвестным причинам эта связь была прервана. Александра Сергеевна вышла замуж за старого генерала Альбединского, которого царь поспешил назначить варшавским губернатором.

За этим увлечением следовали новые, быстро сменяясь, одно незначительней другого.

После такого количества легких успехов Александр Николаевич вначале не мог даже понять причину сопротивления Екатерины Михайловны, не допуская мысли, чтобы она могла остаться бесчувственной к его настойчивому вниманию.

Как могла она, семнадцатилетняя девочка, отвергнуть любовь императора, самодержавного властителя всей России? Разве не убеждался он сотни раз в своем неотразимом влиянии на женщин? Разве встретил он хоть раз сопротивление?

Но когда через некоторое время отношение Екатерины Михайловны к царю изменилось и она ответила искренним чувством на его упорную страсть, Александр ощутил безграничную радость, чувствуя, что он любим этим очаровательным и ласковым созданием не как царь, а как человек.

Но не успел он еще насладиться этим редким счастьем, как ее вырвали из его объятий и увезли в Неаполь.

Продолжая любить Александра, она не меньше его томилась разлукой и писала ему об этом ежедневно.

Конечно, он имел возможность вернуть ее обратно, для этого в его распоряжении было немало способов – неограниченность императорской власти не являлась пустым словом, а граф Шувалов и его тайные агенты из III Отделения справлялись и с более трудными делами.

Между тем за пределами России совершались важные события. Австрия была побеждена при Садове. Германской конфедерации грозила опасность подпасть под владычество Пруссии, а положение Люксембурга предвещало конфликт между Францией и Германией. Восстание на Крите вновь поднимало восточный вопрос.

Но ведь и монархи только люди, и короны на их венчанных головах, и «интересы подданных и царской славы», по словам Боссюэ, не в силах вытеснить их интимных мыслей и переживаний.

И теперь, несмотря на доносившийся до России зловещий шум скрестившегося в Европе оружия, несмотря на тяжелые государственные заботы, в душе Александра росло и крепло могучее чувство. Вынужденная разлука только усилила его, разжигая сладкими мечтами и воспоминаниями о пережитом счастье, и обратила, наконец, в лихорадочную страсть, неизлечимую болезнь души и тела, которая так опасна для зрелого возраста.

Отныне эта страсть не покидала царя и стала главным импульсом его жизни; она была сильней его обязанностей супруга и отца, влияла на все направление его политики, руководила его совестью, господствуя над ним до самой смерти.

В 1867 году, после усиленных приглашений со стороны Наполеона III, Александр выехал во Францию, чтобы посетить всемирную выставку. В сопровождении сыновей, великих князей Александра и Владимира, он прибыл в Париж в субботу, 1 июня, и остановился в Елисейском дворце.

На следующий день царь присутствовал на бегах, после чего обедал в Тюильри. Передохнув один день, царь посетил 4 июня особо торжественное представление в опере. 5-го, будучи в Sainte Chapelle, он подвергся неприятности, столкнувшись с группой адвокатов, у которых хватило мужества крикнуть ему прямо в лицо:

– Да здравствует Польша, Monsieur!

На следующий день, когда царь возвращался из Лонгшана после военного смотра, на котором присутствовал также и прусский король, польский эмигрант Березовский произвел два выстрела в Александра, сидевшего в одной карете с Наполеоном III. Покушение было неудачно, и монархи продолжили свой путь.

Как только Александр вернулся в Елисейский дворец, ему сообщили о прибытии императрицы Евгении, что немало его удивило.

Когда она вошла, у нее дрожали руки, лицо было бледно от волнения.

Тревожные дни переживала тогда Французская империя, и роскошная обстановка всемирной выставки никого не могла ввести в заблуждение. Снаружи и внутри императорский строй трещал по всем швам. Известия, полученные из Мексики, не оставляли никакого сомнения в неизбежности грядущей катастрофы. Император Максимиллиан был уже блокирован в Кверетаро, со дня на день ждали известия о его гибели.

Не меньше беспокойства внушала и Германия.

Все эти обстоятельства заставляли Наполеона III придавать особое значение приезду царя. Он надеялся очаровать своего гостя, рассеять неприятное впечатление, оставшееся у царя от политики Франции в польском вопросе, и наконец склонить его на свою сторону, чтобы ослабить, таким образом, прусское влияние в Европе.

Но, к несчастью Наполеона, обстоятельства сложились так, что посещение царя было с самого начала омрачено скандалом в Sainte Chapelle и даже покушением на его жизнь. Императрице Евгении было отчего волноваться.

А тут еще, последовав первому порыву своей экспансивной натуры, она не рассчитала сил, и, когда царь вышел к ней, ей сделалось дурно.

Великие князья Александр и Владимир отнесли императрицу на диван, а государь, взволнованный, позвал на помощь.

Но внезапно императрица поднялась и, показав знаком, что не в силах говорить, быстро вернулась в свою карету, не сказав ни слова.

В последующие дни возобновились балы и празднества; была даже предпринята экскурсия в Фонтенбло. Но обаяние торжественности было нарушено.

Опасаясь возможности нового несчастья, приближенные царя старались ускорить его отъезд из Франции.

С присущей ему любезностью Александр продолжал выражать искреннее удовлетворение пышностью приема и знаками внимания, которыми его окружали. Но все чаще обычное выражение приветливости на лице царя сменялось странной озабоченностью, взгляд его становился рассеянным и далеким.