Лев Николаев - В оккупации. Дневник советского профессора

8 января

Советские газеты, захлебываясь от ведомственного восторга, на все лады комментируют исключение академиков Ипатьева и Чичибабина из числа граждан СССР за то, что они отказались вернуться из-за границы. В политическом отношении это достаточно глупый поступок, потому что он продемонстрировал лишний раз всему миру отсутствие какой бы то ни было свободы личности в СССР. Лишение двух старых и почтенных ученых гражданства за то, что они по первому зову не вернулись на родину, является крупной политической ошибкой, которой, конечно, воспользуется враждебная советской власти печать «буржуазных» стран. Но каждый волен совершать ошибки: этим возмущаться не приходится. То, что действительно возмутительно, это та шумиха, которую подняла советская пресса по поводу публичного выступления профессора Ипатьева, сына академика. От своего имени и от имени своей сестры профессор Ипатьев отрекся от своего отца и заявил, что он стыдится носить его фамилию. Дальше идти некуда! Советские писаки пускают слюнки от удовольствия, комментируя этот позорнейший поступок, который, вне всякого сомнения, является вынужденным. Кто поверит, что дочь и сын добровольно отреклись от отца и чуть ли не прокляли его за то, что он не прибежал, как собачонка, по первому зову хозяина? Судя по тому, что проделывали со мною в ГПУ для того, чтобы добиться от меня показаний, я могу себе вообразить, какой нажим был произведен на семьи двух сбежавших из советского рая академиков.

Винить проф. Игнатьева и его сестру, конечно, не приходится: они поступили так, чтобы спасти себя и, может быть, спасти своих близких. В противном случае их отправили бы в «восточные области европейской части СССР», т. е. туда, куда два года тому назад выслали около 50 000 интеллигентов (после убийства Кирова). Много подлых поступков совершаются на наших глазах: одни люди предают других, клевещут даже на собственных друзей иногда из-за личной выгоды, иногда по принуждению. Но до какой степени нравственного падения, до какой глубины человеческой мерзости нужно докатиться, чтобы потребовать от детей, чтобы они из-за политических соображений отреклись от собственного отца! В былые времена каждый с ужасом и презрением отнесся бы к подобному поступку. В наше же время понятия добра и зла настолько извратились, что находятся люди не ужасающиеся, а восторгающиеся подобной мерзостью! Бездна человеческой подлости является неизмеримой!..

9 января

Я иногда спрашиваю себя, почему во мне так сильно бурлит протест против несправедливости, глупости и лжи, которые я вижу кругом. Ведь если справедлив марксистский афоризм о том, что «бытие определяет сознание», я должен бы быть вполне довольным своим существованием. Допустим, что завтра внезапно изменится политический режим в СССР, что в России устанавливается фашистский или буржуазно-демократический строй. Что я выгадаю от этой перемены? – Решительно ничего. Может быть, выгадают те, у кого была частная собственность. Но у меня не было никакого имущества, ни земли, ни фабрики, ни дома, ни денег в банке. Я самый настоящий пролетарий. Моя мать живет во Франции без копейки денег (мне приходится ежемесячно высылать ей 170 рублей).

Свою самостоятельную жизнь я начал в 1917 г., приехавши в Россию с 400 рублями. Я зарабатывал деньги сперва уроками французского языка, затем службами в различных советских учреждениях. Все то немногое, что у меня имеется сейчас, приобретено моим собственным трудом. При любой политической перемене я могу только проиграть, но отнюдь не материально выиграть. Моя специальность такова, что она, по сути, мало нужна при любом политическом строе. При советской власти материально я мало приобрел, но даже в самые голодные времена жил с семьей, не испытывая нужды. Я не голодал. Правда, квартирные условия у меня ужасные, но ведь не это же вызывает во мне протест против политического гнета. Казалось бы, мое «бытие» таково, что мое «сознание» должно было бы привести меня к полному сочувствию всему окружающему. В чем же дело? Чем же я недоволен?

Размышляя об этом, я пришел к выводу о том, что материальное положение человека может определять его сознание только в том случае, если этот субъект имеет очень низкое духовное развитие. В противном случае интеллектуальные запросы имеют большее значение, нежели материальные. Если бы я заботился только о благосостоянии своей семьи, я был бы таким, как многие окружающие меня люди: я раболепствовал бы перед авторитетами, прославлял бы «гениального» Сталина, ежечасно благодарил бы мысленно советскую власть за то, что она обеспечила и семье, и мне кусок хлеба и известное количество земных благ. Но ведь человек живет не только своим желудком. Ведь он чувствует, он мыслит – в нем есть непреодолимая потребность свободно выражать свои чувства и мысли. А вот это-то и запрещено в СССР. Вернее, допускается выявление лишь строго стандартизированных чувств и марксистски рационализированных мыслей. Это равносильно тому, что жителям СССР запрещено мыслить и чувствовать, что, в свою очередь, равносильно духовному умерщвлению человека.

Сталин, по примеру великих угнетателей человечества, сделал все, чтобы лишить граждан СССР возможности думать, оставивши монополию мысли за собой. Остальным остается право как бараны ссылаться на слова «великого вождя» и комментировать мысли сего «гениального» человека. Для меня, как, впрочем, и для многих других, это слишком мало. Я не претендую на гениальность, но при всей скромности моих мыслительных способностей я испытываю потребность мыслить без вечных ссылок на марксистские авторитеты. Этой потребности я удовлетворить не могу, ибо, вопреки красивым словам, записанным в сталинской конституции, в СССР нет ни свободы слова, ни свободы печати. Если наш «великий вождь» пока не уничтожил свободы мысли, то только потому, что «сие от него не зависело».

В человеке есть непреодолимое стремление к истине. Именно этот категорический императив заставлял людей во все времена жертвовать самым драгоценным, что у них было, т. е. собственной жизнью и жизнью близких им людей во имя различных идеалов. В искании правды люди давали сжигать себя на кострах, распять на крестах, подвергались нечеловеческим мучениям, предпочитая пытки и смерть отказу от того, что они считали истиной. Это искание правды в большей или меньшей степени имеется в каждом человеке. Лишь умственно наиболее убогие почти не испытывают это стремление установить то, что они считают правдой. Этот порыв к истине проявляется уже в раннем детском возрасте. Попробуйте ребенку пяти лет сказать, что белый предмет является черным. Он обязательно будет спорить с вами и утверждать, что черное есть черное, осуществляя при этом основной принцип нашего мышления, выражающийся формулой: «То, что есть, есть».