Олег Табаков - Мечта о театре. Моя настоящая жизнь. Том 1

Для совершения чуда Василию Осиповичу ничего не требовалось. Он мог выйти на пустую сцену и просто прочитать свой монолог. И точно так же, со второй минуты его лекции, я без оглядки бы пошел за ним и в эту оккультную науку, и в любую другую. Куда бы он ни позвал.

Топорков был нам некой наградой за наши достаточно трудные и сложные повседневные занятия. У Горького про Есенина написано: «Он был не человек, он был орга́н». Или «о́рган». Каждый читает, как может и как хочет. Вот и Василий Осипович Топорков был создан природой, чтобы играть на сцене. Ученик питерской школы, он довольно рано начинал на профессиональной сцене в провинции, где его карьера складывалась весьма удачно, а затем попал в Москву и стал звездой знаменитого Театра Корша. Театр Корша, названный так по имени основавшего его в конце прошлого века театрального предпринимателя Федора Адамовича Корша, был театром высококлассных, блистательных профессионалов. Там работали Анатолий Петрович Кторов, Елена Митрофановна Шатрова, Николай Мариусович Радин, Вера Николаевна Попова, Борис Яковлевич Петкер, Мария Михайловна Блюменталь-Тамарина и другие известные артисты. Он возник как театр-антитеза МХАТу, и ему были чужды академические разглагольствования и дискуссии «о смысле, о содержании искусства», которые велись в Художественном театре. После длительного успешного существования Театр Корша был закрыт, так же как и многие московские театры – частный Оперный театр С. И. Зимина, театр В. Э. Мейерхольда, Камерный театр А. Я. Таирова… Переход Василия Осиповича во МХАТ был тоже очень симптоматичен: по сути дела, человеку, находившемуся на пике своей актерской славы, вдруг пришлось «сомневаться» в собственном совершенстве владения актерской профессией и идти учиться к Константину Сергеевичу Станиславскому.

Склонность Василия Осиповича к эксперименту в профессии была долговременной и серьезной. На мой взгляд, абсолютно закономерно, что в последней, по сути дела, лабораторной работе Станиславского, мольеровском «Тартюфе», в главной роли Оргона был занят Топорков.

У него не было несовершенных работ. Жаль, что его почти не снимали в кино. Не подходил по типажу. Подверстать его под типаж излюбленных у нас забавных милых стариков было трудно, ведь старички должны были либо выполнять социально-семейные функции, либо служить сторожами – дедами Щукарями, вечными оптимистами прогресса и процветания. Топорков же был недостаточно пошлым для такого занятия.

Кому-то, наверное, он казался смешным. Когда мужчина приходит на работу с расстегнутой ширинкой, значит, он стареет, что, конечно, горько и обидно. Мы застали Топоркова уже достаточно пожилым человеком, но нам он вовсе не казался нелепым. Человек, так волшебно владеющий профессией, не может быть смешным. Василий Осипович как никто в этом мире умел вовремя остановить меня и объяснить: вот это – твое, то, что ты можешь, а вот этого тебе делать не нужно никогда.

Когда я глядел на него, у меня вначале редко, а затем все чаще рождались и множились сладкие, будоражащие мысли, что, может быть, и я когда-нибудь смогу так. Потом моя надежда переросла в веру. Я никогда не воспринимал Топоркова как хрестоматию. Спектакли с его участием были театральными событиями, в значительной степени разрушавшими мои представления о том, что такое театр, чем он может заниматься и о чем может рассказывать.

Для меня Топорков был больше, нежели учитель. Он как-то по-мужски доверял мне. Как я это понимаю сейчас, любой педагог невольно выделяет учеников, которые напоминают ему его самого: бессознательно идентифицирует себя с этим учеником. Возникает особая связь. Так, очевидно, и было у меня с моим учителем. Он как-то соотносил свой опыт с моей неопытностью. На репетиции, сидя в темном зале, мог вдруг задать тихим шепотом чисто «мужской» вопрос о той или иной девушке: мол, что ты думаешь об определенных ее качествах? По тем временам это было необычным, почти вызывающим поступком. Такое доверие мастера льстило и как бы окрыляло. Оно уравнивало меня, актера-ученика, с актером-учителем хотя бы на бытовом уровне. Топорков вообще был земным существом и по-земному радостно относился ко всему окружающему. Принадлежа к корифеям МХАТа, он был совершенно доступен. Невероятного таланта актер, Василий Осипович в жизни был нормальным, умным, добрым и интеллигентным человеком. Он очень выделялся во мхатовской, чуть снобистской среде. Через него мы, студенты, как бы приобщались к великой когорте мастеров. Так же как мы приобщались к служению искусству на встречах с живыми легендами, которых он приводил в Школу. Одно перечисление тех имен приводит душу в состояние замирания: Борис Леонидович Пастернак, Александр Николаевич Вертинский, Анна Андреевна Ахматова, замечательный актер из Северной Осетии Владимир Васильевич Тхапсаев. Мы смотрели на них, слушали, жадно впитывали и мечтали о своем.

Незадолго до начала нашего обучения Василий Осипович женился на дочери знаменитого русского актера Мамонта Дальского Ларисе Мамонтовне Дальской, и мы часто бывали в их доме, с радостью вбирая ауру этой семьи. Это были часы, которых мы ждали и которые истекали молниеносно: только что пришли – и уже пора уходить.

А когда мы закончили Школу, Топорков устроил банкет для выпускников. На собственные средства. Я сам ходил тогда вместе с Василием Осиповичем и Ниной Заваровой, девушкой с нашего курса, в сберкассу, где он снял деньги и дал их нам на это мероприятие. По тем временам банкет для студентов – событие невероятное, нечто из разряда паранормальных явлений. Я запомнил этот его поступок навсегда. Поэтому теперь мне всегда как-то странно и диковато слышать вопросы журналистов, выясняющих: «А правда, что вы помогаете студентам и своим актерам?» Не хочу ничего комментировать, просто в юности я видел, как себя ведет мой учитель, и этот совершенно естественный, на мой взгляд, процесс продолжается в моих поступках и делах. Это – важное подтверждение того, что курс театрального института является семейным образованием. Некая ячейка, где должен быть отец — выручающий, помогающий, одобряющий, вершащий по возможности справедливый суд, то есть делающий все то, что полагается в нормальной семье.

…Хожу к нему на могилу два раза в год. Нам все-таки удалось добиться, чтобы в Москве, на доме по адресу Глинищевский переулок, 5/7, где Василий Осипович прожил почти тридцать лет, была установлена мемориальная доска. Хотя не этим, конечно, жива память о человеке. Топорков жив в Вале Гафте, во мне, во всех своих бессчетных учениках…

Курс, руководимый Топорковым, состоял их двух групп, и во главе каждой стоял опытный, очень известный педагог. Одной группой ведал Василий Петрович Марков, актер МХАТа, а второй, той, в которой занимался я, – Борис Ильич Вершилов (Вайстерман). Вершилов казался нам загадочным, подобно айсбергу. Не в смысле холода. Девять десятых всего того, что он собою представлял, скрывалось под поверхностью. Я-то как раз знал о нем больше других, поскольку дружил с его племянником, Никитой Никифоровым, царство ему небесное. Он был очень знаменит в двадцатые годы, прославившись, в частности, экспрессионистической постановкой мистической пьесы Анского (Семена Акимовича Рапопорта) «Гадибук» в еврейской студии «Габима». Ставил Вершилов вместе с Вахтанговым.