Олег Табаков - Счастливый билет. Моя настоящая жизнь. Том 2

Долгое время во МХАТе не хотели кого-то огорчать, не хотели кого-то называть должными наименованиями. Ведь что такое было это прилагательное – «академический»? Это часть развращающих, разлагающих одобрений в адрес театра. Который приручали и, конечно, прикармливали. Но вот где тут закономерность, что прикармливали-прикармливали, а не взяли во МХАТ Олега Ефремова, который – р-раз! – и вынужденно ушел на «выселки» в Центральный детский театр, закончив учиться.

«Старые мхатовцы», во-первых, держали круговую оборону. Алле Константиновне Тарасовой было уже за шестьдесят, а она все свою Анну Аркадьевну бросала и бросала под поезд, рискуя здоровьем. Фактически целое поколение талантливой молодежи было погублено в этом театре: Владлен Давыдов, Анатолий Вербицкий, Леня Губанов, Леня Харитонов – где они? Валя Калинина, чей талант позволял ей в том же самом «Дворянском гнезде» такие пронзительные ноты брать… Таланты ведь не переставали рождаться! Но им говорили: «Посиди. Когда надо, тебя вызовут». И все. Сидели десятилетиями. А вызывали уже тогда, когда человек переходил в категорию «аксакалов». Да, нечасто люди выходили на сцену в те времена. Есть такие, кто по две тысячи раз играл роль Сахара в «Синей птице».

Почему они так себя вели? Спасались в тридцать седьмом? Страх? Сталин ходил во МХАТ, но это совсем не означало, что он поддерживал этот театр. Он, скорее, делал исключение для «своего любимого театра»… «Мне ваши усики ночью снятся», – говорил он Хмелеву.

Но почему они же строчили доносы на Кольцова-Розенштрауха и сажали этого «самого талантливого молодого представителя МХАТа»? И директора театра тоже туда же сдали. С тех пор, как умер Немирович, пережив войну, они, будучи напуганными всем и вся, все держали и держали свою непробиваемую круговую оборону. Тогда было три театра: МХАТ, Большой и Малый. Но МХАТ был первый театр.

Хотя были и счастливые исключения. «Дядя Володя» Муравьев. Василий Осипович Топорков. Но он другое дело: он был с детьми, с молодыми, приставлен к ним, как говорится.

Да, конечно, они были напуганы. Поразительная артистка Ангелина Иосифовна Степанова. Глава парторганизации театра, вдова человека, который так страшно покончил с собой. И вся история ее любви с Николаем Робертовичем Эрдманом… Степанова – человек, который обращался к Авелю Енукидзе: «Разрешите мне к любимому съездить на место поселения в город Енисейск…» Это по тем временам дорогого стоило.

Нет, это все еще требует называния своими именами. Найдутся еще историки театра, которые вскроют эти застарелые гнойники. Уже сейчас, как мне кажется, в программах того же Анатолия Смелянского подступы к этому освоены.

Так вот, если отвечать на вопрос, зачем именно мне, человеку сверхзанятому, в возрасте семидесяти с лишним лет затевать новое дело по раннему обнаружению талантов и непрерывной подготовке новой театральной генерации, то я приведу всем известную, но, увы, справедливую фразу: «Если не я, то кто?» Ну недостаточно мне было всегда того, что выдавала и выдает Школа-студия МХАТ. Ничего с собой поделать не могу.

Я терпел поражение лишь дважды за всю мою жизнь: инфаркт и уничтожение Гришиным моей первой студии. В шестьдесят четвертом и восьмидесятом году соответственно. Все остальные годы было только поступательное движение побед. Если человек за жизнь проиграл всего два раза, к нему приходит некая уверенность: раз живой, значит, буду побеждать и дальше.

Когда я созреваю, то сразу начинаю действовать, не подвергая сомнению избранную траекторию собственного движения.

Я в который раз убедился, что история моей жизни развивается по спирали. Только витки этой спирали становятся все более значимыми. Я совершенно спокойно мог в семьдесят пять лет, когда начался первый набор в Школу, почивать на лаврах. Как говорил Пимен: «Окончен труд, завещанный от Бога мне, грешному». Но нет! Не окончен ты еще, Олег Павлович! А надо тебе вот еще что сделать.

Когда 11 января 2009 года состоялось официальное открытие Театральной школы в только что отстроенном здании по адресу Москва, улица Чаплыгина, 20/10, а наше среднее учебное заведение было признано самостоятельным юридическим лицом, мне хотелось, подобно Александру Сергеевичу Пушкину, бегать и кричать от радости: «Ай да Лёлик, ай да сукин сын!»

На самом деле Школа – это, может быть, едва ли не главное, что надо делать именно сейчас. Она родилась в то время, когда уже нельзя было этого не сделать. Полагаю, что об этом еще задумаются и об этом еще много напишут. Потому что очень сложное сейчас у нас состояние в театральном образовании. И Школа эта – она есть не только организационная, но и душевная потребность русского театра, тяготеющего к мастерам высокого класса. Другого перспективного способа обновления в России нет. Все назначения, перемещения – для этого, конечно, надо иметь кадровый резерв, конечно, надо, чтобы люди имели перспективу роста, чтобы они понимали, что начинали они в Кинешме, или Ельце, или в Балаково, а взойдут, так сказать, на Олимп Питера и Москвы. Но как говорит Сатин, «не в этом дело, Барон».

Школа – это отнюдь не отдельное явление в моей жизни, это логическое завершение хода событий. Что я имею в виду? Начнем все-таки с того, что с каждого своего курса и из каждой своей студии я приводил в театр два, три, а иногда и четыре человека. В Школе-студии МХАТ я не преподаю уже одиннадцать лет, с тех пор, как принял Художественный театр. Последним был выпуск «рижской» студии.

В то же время озадачивали меня некие совпадения: что не только в России и не только в Европе, но и во всем мире все больше и больше актерское мастерство начинают преподавать люди, сами не вполне достигшие вершин этого ремесла. Вы понимаете, что я формулирую осторожно. Нравится нам это или нет, тенденция существует.

Школа нужна для более тщательного поиска дарований, для более требовательной и ранней селекции. При нынешней постановке театрального образования педагоги, глядя на своего воспитанника средних способностей, искренне радуются, бедолаги. Радуются тому, что они подготовили среднего актера. Мол, ну хоть что-то. Я не говорю, что это ненормально и это не есть свидетельство профессиональных ошибок, но это инерция жизни. Конечно, хорошо, когда на одном курсе собираются Доронина, Басилашвили, Козаков. Случается подобное и сейчас: Машков, Миронов, Апексимова, Николаев. Или питерская школа: Хабенский, Пореченков, Трухин. Случается. Но крайне редко. Обычно из всего курса, который составляет порядка двадцати человек, достигают успеха в профессии один или двое. Иногда вообще никто. И дело тут не столько в огрехах обучения, сколько в ошибках отбора.