Алексей Тарханов - До востребования, Париж

В Париже мы с ним несколько раз назначали встречи, которые всё отменялись и отменялись. Месье Карден, даром что отметил тогда 94 года, был в делах как в шелках. В итоге, хотя мы и жили с ним практически на одной улице, мне пришлось ехать к нему к черту на рога в деревушку Лакост в Любероне.

Кстати, в то самое место, где был придуман «Хороший год», – помните фильм с Марион Котийяр и Расселом Кроу?

Здесь, а не в Париже, находилось его королевство, увенчанное замком, в котором жил и работал писатель маркиз де Сад.

Карден купил этот замок на горе, обставил его, словно парк скульптур в ЦДХ, работами знакомых советских художников, ну а потом постепенно скупил все дома и улицы возле замка.

Он устраивал здесь театральный и музыкальный фестиваль и на показ своей новой коллекции пригонял из Парижа целый самолет журналистов. Все здесь знали Кардена как настоящего маркиза Карабаса, у которого и поля и луга, и пруды и леса, и дома и гостиницы.

Но когда журналисты грузились в самолет и по домам, деревня затихала до нового фестиваля.

Четыре сотни жителей окончательно теряли ориентацию, где они теперь – в центре модного мира или все-таки в глуши? Если в глуши – откуда столичные цены на всё, если в центре мира, то почему деревушка с каждым годом становится все пустыннее, один маркиз Карден ходит по улицам и навещает принадлежащие ему ресторанчики.

Когда я говорил с местными, они боязливо смотрели на стены, которые имеют уши, и признавались, что не понимают, как так можно – иметь целый город и ничего в нем не делать. «Фестиваль – это хорошо, это для парижан, а что в остальное время? А нам куда деваться?»

Я понимал Кардена. Он прикупил себе дачу и совершенно не обязан был теперь строить у себя на даче заводы и фабрики. Денег и так хватало. Спасибо и за то, что на время ремонтов новой недвижимости нанимал местных мастеров. Но понимал я и жителей – удовольствие раз в год сходить посмотреть модный показ не искупает бессмысленности остальных месяцев в пустом городке безо всяких средств к существованию.

Три дня я ждал встречи. Мне не терпелось посмотреть на хозяина города, да и на человека, который был для нас лицом французской моды. Который одевал Плисецкую и устраивал дефиле на Красной площади с десятью тысячами зрителей и двумя сотнями манекенщиц.

Но до интервью дело дошло лишь в самый последний момент.

– Россию я любил заранее, знал вашу литературу и вообще считал, что русские по своему темпераменту похожи на итальянцев. Когда я просил визу, я сказал вашему послу во Франции: «Имейте в виду, я не коммунист». На что он мне ответил: «У нас и без вас достаточно коммунистов».

Интервью Карден дает в замке. Старик сидит на деревянном троне. Наследники и пресс-секретари пускают к нему избранных журналистов, следя за тем, чтобы они не задержались слишком долго и не спросили слишком много. Журналисты теснятся в приемной, как когда-то мелкая знать, явившаяся поздравить столичного маркиза. Многие так и уедут несолоно хлебавши.

Я бы, может, терся бы с ними до следующего фестиваля, кабы ни моя добрая знакомая, русская журналистка, давно живущая во Франции и потому «приближенная к телу». Она и помогла мне – на правах влиятельной придворной дамы. Как и полагается русским, мы протырились без очереди.

Спасибо ей, она спасла меня от позора, без нее я не получил бы интервью, а господин Карден так и не понял бы, что он интервью не дал.

Вообще-то он всем рассказывал одно и то же. На его месте я бы уже придумал себе совсем другую жизнь. Но эпизоды прекрасные, кинематографичные.

Когда в два года его везли из Италии во Францию, он горько плакал в горном туннеле, там было совсем темно, мальчику казалось, что он ослеп.

Войну он провел в Виши, после войны отправился в Париж. Знакомая дама, шестидесятипятилетняя старуха (при слове «старуха» Карден горько мне улыбнулся), умевшая гадать по картам и рукам, слывшая ясновидящей, предсказала, что он станет знаменит на весь мир и что Париж только его и ждет. Она сообщила адрес и имя человека, который в этом поможет.

– Я приехал в Париж в ноябре сорок пятого года. Одет был по-южному, ботинки с деревянной подошвой черпали снег. Мне нужен был дом восемьдесят два по улице Фобур Сент-Оноре, где меня ждал неизвестный мне человек, имя которого дала мне гадалка. Единственный прохожий на улице, к которому я и обратился, назвав номер дома, куда я иду, и имя человека, к которому меня направили, очень удивился. «Вы ищете меня, – сказал мне незнакомец. – Но я вас не знаю. Вы юный лгун! Тем не менее пойдемте выпьем по стаканчику, и вы мне расскажете, кто вы и откуда». Он устроил меня к Жанне Пакен, знаменитой в то время портнихе. Так я вошел в моду. В юности мы верим в чудеса, поэтому они сбываются.

От Жанны Пакен он пришел к Кристиану Диору.

Карден вспоминал, что они вместе работали над New Look – знаменитой послевоенной коллекцией Кристиана Диора: «Он искал решение для того, чтобы баски жакетов “Бар” не лежали на бедрах, а немного приподнимались. Я сбегал в соседнюю аптеку и купил пачки бинтов, чтобы подложить марлю под баску в момент примерки. Так что без меня никакого New Look не было бы».

Он готов был рассказать о встречах с политиками и художниками, которые вписаны в историю XX века, но при этом категорически отказывался считать себя модельером прошлого. Он с будущим на короткой ноге:

– Я примерял скафандр, в котором Нил Армстронг ступил на поверхность Луны. Костюм был бы удобнее, если бы его сшил я! В честь космоса я сделал коллекцию Cosmocorps – комбинезоны для девушек и юношей, которые можно носить и на Земле, и на Марсе. Если бы мы делали бесконечные трибьюты и винтажи XIX века, что бы у нас осталось? Мода должна создавать нечто новое, пусть лучше ее ненавидят, чем презирают. Среди моих современников только Курреж и Пако Рабанн были, на мой вкус, настоящими изобретателями, художниками, искавшими будущее. Я удивляюсь иногда. Как это может быть? Мы – люди, которые видели выход в космос, и мы одеваемся до сих пор как сто лет назад? – спрашивал он меня и горделиво тряс головой.

Но если бы вы захотели отнести Кардена к пустым мечтателям, поосторожнее, потому что мой собеседник намечтал себе к старости шестьсот миллионов евро. И как раз потому, что торговал не своими вещами, а именем Pierre Cardin , считая, что оно стоит дороже вещей.

– Я до сих пор единственный владелец моей компании. В пятьдесят девятом я начал показывать коллекции, предназначенные для всех, prêt-à-porter. Haute couture – витрина, образ, который манит и дает вам потом возможность продавать серийные вещи, менее дорогие и более удобные. Благодаря системе лицензий я смог работать и оплачивать свое творчество, потому что модные дефиле приносили хвалебные статьи, но не деньги. Мне говорили, что так нельзя, что это принижает творчество. Приводили в пример других. Но посмотрите, что в итоге. Имена людей, прославившихся в мое время, им самим уже не принадлежат, да и людей нет. А я по-прежнему работаю под своим именем, и оно мое, только мое. Если кто-то его продает, то только я сам, и мне все равно, на чем оно стоит.