Билл Клинтон - Моя жизнь

Перед окончательным урегулированием ситуации возник еще один напряженный момент. Через два дня после официального окончания военных действий около пятидесяти бронетранспортеров с двумя сотнями российских солдат устремились из Боснии в Косово и, не согласовав своих действий с НАТО, заняли аэропорт в Приштине. Это произошло за четыре часа до того, как туда по мандату ООН прибыли силы Североатлантического союза. Русские претендовали на то, чтобы контролировать аэропорт.

Уэс Кларк был взбешен. Я не мог его за это винить, но знал, что мы, к счастью, не стоим на пороге третьей мировой войны. За сотрудничество с нами Ельцин подвергся дома резкой критике со стороны ультранационалистов, симпатизировавших сербам. Я считал, что он просто решил «бросить им кость». Вскоре британский командующий, генерал-лейтенант Майкл Джексон, смог мирно разрешить эту ситуацию, и 18 июня госсекретарь Коуэн и министр обороны России заключили соглашение, в соответствии с которым российские войска присоединились к силам НАТО, получившим мандат ООН для миротворческой операции в Косово. 20 июня оттуда был завершен полный вывод югославских войск, и через две недели, по оценкам Верховного комиссара ООН по делам беженцев, туда уже вернулись более 756 тысяч жителей.

По своему опыту в Боснии мы уже знали, что даже после завершения конфликта в Косово нам предстоит еще много работы. Нужно было обеспечить безопасное возвращение беженцев, разминировать минные поля, восстановить и отремонтировать дома, обеспечить пищей, медикаментами и убежищем бездомных, разоружить Армию освобождения Косово, создать безопасные условия и для косовских албанцев, и для сербского меньшинства, организовать гражданскую администрацию, восстановить функционирование экономики. Это была большая работа, существенную часть которой предстояло выполнить нашим европейским союзникам, в то время как Америка несла львиную долю расходов на авиационные удары.

Несмотря на все проблемы, которые предстояло решить в будущем, я чувствовал удовлетворение и облегчение. Десятилетняя кровавая кампания Слободана Милошевича, в которой он использовал этнические и религиозные противоречия для того, чтобы сохранить свой режим в бывшей Югославии, заканчивалась. Горящие деревни и убийства невинных людей остались в прошлом. Я знал, что со временем станет историей и сам Милошевич.

В тот день, когда было достигнуто соглашение с Россией, мы с Хиллари находились в Кельне, в Германии, на ежегодном саммите «Большой восьмерки». Эта встреча оказалась одной из самых важных среди подобных саммитов за все восемь лет моего пребывания на посту президента. Отметив успешное завершение конфликта в Косово, мы поддержали рекомендации наших министров финансов по модернизации международных финансовых институтов и национальной политики наших стран, чтобы они соответствовали вызовам глобальной экономики, и объявили о предложении, которое я решительно поддерживал: простить бедным странам в честь начала нового тысячелетия существенную часть их задолженности, если они согласятся направить эти средства на образование, медицину и развитие экономики. Такая инициатива была созвучна раздававшимся по всему миру призывам к прощению долгов, которые наиболее активно поддерживали Папа Иоанн Павел II и мой друг Боно.

После саммита мы вылетели в Словению, чтобы поблагодарить ее жителей за поддержку НАТО во время конфликта в Косово и помощь беженцам, а потом — в Македонию, где президент Киро Глигоров, несмотря на экономические трудности и этническую напряженность в собственной стране, принял 300 тысяч человек, потерявших кров. Мы с Хиллари и Челси посетили лагерь беженцев в Скопье и услышали ужасные истории о том, что пришлось пережить этим людям. У нас также состоялась встреча с военнослужащими международных сил безопасности, размещенными в Македонии, и я впервые получил возможность лично поблагодарить Уэса Кларка.

Политическая жизнь начала активизироваться в июне. 16-го числа Ал Гор объявил о своем намерении баллотироваться на пост президента. Его вероятным оппонентом стал губернатор Джордж Буш — кандидат, которого предпочитали и правые республиканцы, и их политический истеблишмент. Буш уже получил больше финансовых пожертвований, чем Ал Гор и его главный соперник в нашей партии, бывший сенатор от штата Нью-Джерси Билл Брадли, вместе взятые. Хиллари готовилась включиться в избирательную гонку в Нью-Йорке. К тому времени, когда мы должны были покинуть Белый дом, она уже более двадцати шести лет помогала мне в моей политической карьере. Я был бы счастлив поддерживать ее на протяжении следующих двадцати шести лет.

Когда мы вступили в новый политический сезон, я стал уделять гораздо больше внимания тому, чтобы наша активность в Конгрессе оставалась на прежнем уровне, а мое правительство действовало так же энергично. Если президент не заботится о том, чтобы постоянно поддерживать свою политику, начинает преобладать инерция. Некоторые демократы считали для себя более выгодной ситуацию, когда принималось меньше новых законов: тогда они могли утверждать, что «республиканцы ничего не дают делать в Конгрессе». В то же время многие республиканцы просто не хотели, чтобы я добился новых успехов. Меня удивляло, насколько некоторые из них все еще чувствовали себя уязвленными, хотя прошло уже четыре месяца после проигранной ими битвы вокруг импичмента, особенно если учесть то обстоятельство, что я ни публично, ни в неофициальной обстановке их не критиковал.

Каждое утро, просыпаясь, я пытался забыть о своих обидах и продолжать работать в духе примирения. Республиканцы, похоже, решили вернуться к теме, о которой трубили начиная с 1992 года, — что я бесхарактерный человек, которому нельзя верить. Во время конфликта в Косово порой даже складывалось впечатление, что некоторые республиканцы желали нам поражения. Один республиканский сенатор оправдывал прохладную реакцию своих коллег на успехи наших вооруженных сил тем, что я утратил их доверие. Они обвиняли меня даже в собственных неудачных попытках остановить этнические чистки.

Мне казалось, что республиканцы стремились поставить меня в заведомо проигрышную ситуацию. Если бы я каялся и рвал на себе волосы, они сказали бы, что в таком состоянии я не могу руководить страной. Если бы я был счастлив, они решили бы, что я злорадствую, так как мои «проделки» сошли мне с рук. Через шесть дней после моего оправдания в Сенате я отправился в Нью-Хэмпшир, чтобы отпраздновать седьмую годовщину своей победы на первичных выборах в этом штате. Некоторые из моих критиков сказали бы, что у меня нет оснований чувствовать себя счастливым, но я был счастлив, и по нескольким причинам: со мной приехали повидаться все мои старые друзья; я познакомился с молодым человеком, который сказал, что тогда, семь лет назад, он голосовал впервые в своей жизни и отдал свой голос за меня, и я выполнил свои обещания; а также встретился с женщиной, утверждавшей, что я вдохновил ее на то, чтобы отказаться от жизни на социальное пособие, выучиться на медицинскую сестру и пойти работать. К 1999 году она уже была членом Совета медицинских сестер штата Нью-Хэмпшир. Вот для таких людей я и занимался политикой.