Юрий Рубцов - Сталинские маршалы в жерновах политики

Командарм 65-й армии генерал армии П.И. Батов, с 1942 г. воевавший под началом Рокоссовского, обратил внимание на след, который оставила «продолжительная служба Константина Константиновича в коннице Красной армии». Причем это выражалось как в узком смысле — умелом использовании подчиненных ему кавалерийских корпусов генералов Л.М. Доватора, В.В. Крюкова, М.П. Константинова и И.А. Плиева в Московской битве, при освобождении левобережной части Днепра, в Белорусской операции и при освобождении Польши, так и в смысле широком. Именно с опытом кавалерийского начальника Батов, на наш взгляд, обоснованно связывал такие полководческие качества Рокоссовского, как «привязанность к активным и неожиданным для противника действиям», динамизм, искусное применение маневра, рациональное использование резервов [282] Батов П.И. Маршал Советского Союза Константин Рокоссовский. В кн.: Полководцы и военачальники Великой Отечественной. Вып. 1. М., 1971. С. 260. .

Генерал армии Д.Д. Лелюшенко, может быть, первым связал рост полководческого мастерства Рокоссовского с положительным влиянием Маршала Советского Союза Г.К. Жукова, указав на конкретные качества полководца — «умение учитывать при принятии решения условия местности, время года и суток, сильные и слабые стороны противника, а также наиболее рационально использовать имеющиеся силы и средства, нанося удары там, где враг их не ожидал» [283] Лелюшенко Д.Д. Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский // Военно-исторический журнал. 1986. № 12. С. 57. .

Наконец, современный исследователь генерал армии М.А. Гареев в качестве главной отличительной черты полководческого таланта Рокоссовского называет «удивительную способность глубоко и всесторонне проникать каждый раз в суть конкретно сложившейся обстановки за противника, свои войска, условий местности и других условий и, исходя из этого, находить соответствующие решения и действия» [284] Гареев М.А. Полководцы Победы и их военное наследие. С. 233–234. .

Своеобразие полководческого почерка маршала, без сомнения, предопределялось его незаурядными личными качествами. Тот же П.И. Батов отмечал, что «редкая личная храбрость, необыкновенное человеческое обаяние удачно сочетались в нем с творческим и трезвым умом, энергией, решительностью, требовательностью».

Следует признать заблуждением довольно распространенное мнение, будто Рокоссовский отличался чрезмерной мягкостью и чуть ли не застенчивостью. В том-то и секрет именно ему присущего полководческого стиля: такт и внимание к окружающим Константин Константинович, как никто другой, удачно сочетал с требовательностью, взыскательностью и волевым напором. Стоит напомнить один из его приказов еще в бытность в начале 1930-х гг. командиром 15-й Отдельной Кубанской кавалерийской дивизии: «Обращая внимание всего начсостава на решительное искоренение случаев грубости и нетактичности по отношению к подчиненным, одновременно обращаю внимание и на недопустимость каких-либо послаблений воинской требовательности к подчиненным. Командир должен быть требовательным, настойчивым и решительно, до конца проводящим свою волю, направленную на укрепление боеспособности армии» [285] Цит. по: Баграмян И.Х. Великого народа сыновья. С. 90. .

С годами характер полководца лишь обретал дополнительную крепость. Об этом свидетельствовал случай, происшедший в ходе Восточно-Прусской операции. Командование 50-й армии упустило из виду момент, когда на сопредельной стороне противник снял и перебросил на другой участок фронта часть сил. Это потребовало от командования фронтом преждевременного ввода в бой соседней армии. Самой же 50-й армии пришлось форсированно догонять врага. Рокоссовский, хотя и ценил былые доблести заслуженного военачальника, каким был генерал-полковник И.В. Болдин, за такое упущение все же снял его с должности командарма.

С несвойственной ему в обычной обстановке резкостью он пресекал панику, дезорганизующую войска и обрекавшую их на заведомое поражение. «Всех, замеченных в проявлении трусости и паникерстве, взять под особое наблюдение, а в необходимых случаях, определяемых обстановкой, применять к ним все меры пресечения… вплоть до расстрела на месте», — такое категорическое требование встречаем в его приказе войскам Брянского фронта [286] Красная звезда. 1996. 21 декабря. .

Вместе с тем, по единодушному признанию знавших его, одной из прекрасных черт К.К. Рокоссовского было то, что он, как писал П.И. Батов, «в самых сложных условиях не только умел оценить полезную инициативу подчиненных, но и вызывал ее своей энергией, требовательностью и человеческим обхождением с людьми».

С этой точки зрения трудно согласиться с приводимым в литературе категоричным мнением генерала армии А.В. Горбатова о том, что командующий фронтом таки свел с ним личные счеты за жалобу в Ставку ВГК, когда представлял в Москву наградные материалы по итогам битвы за Днепр [287] Куманев Г.А. Маршал Рокоссовский в воспоминаниях его соратников // Три маршала Победы. С. 279–280. . К такому выводу генерал, если верно переданы его слова, пришел на основании того, что и возглавляемая им армия, и он сам были якобы обделены наградами и почестями за форсирование Днепра и освобождение Минска. Но эти резоны, как представляется, не выдерживают серьезной критики: представления к наградам действительно подписывались Рокоссовским, но решение принималось Сталиным. И кто знает, по каким соображениям он решил не награждать командующего 3-й армией за форсирование Днепра? Известно, например, что в свое время не был отмечен государственной наградой за победу под Москвой Г.К. Жуков. Так что возлагать всю ответственность на Рокоссовского, вероятно, оснований нет. Да и очень уж выпадает этот случай из всего того, что известно об отношении полководца к подчиненным.

Благородство поступков не изменило ему и тогда, когда пришла пора подвести итоги ратного пути. Надо признать, что «Солдатский долг» Рокоссовского выгодно отличается от многих мемуаров выдержанностью, откровенностью, в них даже предвзятому человеку трудно найти отступления от истины, тем более злонамеренные. Честно воюя, маршал имел полное моральное право отстаивать историческую истину, что называется, невзирая на лица. Причем, в отличие от многих своих коллег, предпочитавших в спорных ситуациях апеллировать к партийным органам и творить неправду втайне от общественности, К.К. Рокоссовский действовал открыто.

Так, прочитав в одном из номеров «Военно-исторического журнала» воспоминания Г.К. Жукова о Курской битве, он пришел к выводу, что со стороны коллеги-маршала допущены тенденциозность и неверное освещение событий. То ли запамятовав, то ли по злонамеренной подсказке кого-то из литзаписчиков, Георгий Константинович взялся утверждать, будто план оборонительной операции на Центральном фронте, в отличие от Воронежского, разрабатывался не командованием в целом, а лично начальником штаба фронта и им же был представлен в Генеральный штаб. План «был представлен в Ставку военным советом фронта… — писал Рокоссовский. — К этому еще добавлю, что для окончательной отработки упоминаемого плана обороны войск Центрального фронта я был вызван в Ставку и лично докладывал свои соображения Верховному главнокомандующему Сталину и после некоторых уточнений этот план был им утвержден».