Александр Панцов - Чан Кайши

И все же полностью доверять нацистам Чан Кайши не мог. Да он, скорее всего, не знал, что 16 августа 1937 года Гитлер заявил своим министрам иностранных дел и обороны, что «в принципе» привержен идее сотрудничества с Японией. Зато был прекрасно осведомлен о том, что Германия еще в апреле 1936 года и в июне 1937-го заключила торговые соглашения с Маньчжоу-Го, а потом, 4 сентября 1937 года, предоставила Пу И кредит на сумму 100 миллионов рейхсмарок в обмен на поставку в рейх маньчжурских товаров. Правда, как мы помним, не только Гитлер вел с Чаном двойную игру в Маньчжурии: такой же была маньчжурская политика Сталина. Так что, получая немецкое вооружение, Чан мог закрывать глаза и на недружественное поведение Гитлера в вопросе о Маньчжоу-Го, как закрывал их на аналогичное поведение Сталина. Хотя, конечно, не забывал, что у фюрера с японцами был подписан антикоминтерновский пакт. Знал Чан и о том, что в Нюрнберге 6 сентября, несмотря на теплое отношение Гитлера к Вэйго и китайскому послу, фюрер все же отметил в своем «Обращении к партии», что Япония, как Германия и Италия, прилагает усилия для «отражения атак на цивилизованный мир» мирового большевизма. Все это, разумеется, заставляло его волноваться по поводу перспектив китайско-германского сотрудничества.

Принимая во внимание сложное международное положение Китая, Чан еще в начале августа 1937 года осознал, что медлить с заключением официального договора с Советским Союзом о ненападении дальше нельзя. Как мы помним, Чану очень хотелось заключить с СССР договор о взаимопомощи, чтобы вовлечь его в войну, но в итоге он вынужден был согласиться и на пакт о ненападении, на чем настаивал осторожный Сталин. Кремлевский вождь в тот момент не хотел связывать себя какими-либо письменными обязательствами помощи, но желал иметь формальную гарантию того, что советское оружие, продаваемое Китаю, не будет использовано против СССР.

Сталин, конечно, был опасным игроком, и печальный опыт единого фронта 1920-х годов не давал Чану расслабиться. Но в тот конкретный момент — и Чан это хорошо понимал — только он мог помочь Китаю без проволочек всеми возможными средствами. И не потому, что так уж сочувствовал китайским националистам, а потому, что поражение Чан Кайши и подчинение Китая Японии могло привести к разгрому китайской компартии и — это главное — к нападению Японии на СССР. У Чана и Сталина, таким образом, был один враг, и Чан все еще мог надеяться, что Советский Союз не только поможет ему оружием и деньгами, но в конце концов вмешается в японо-китайский конфликт, нанеся превентивный удар по Квантунской армии.

Чан знал, что Сталин готов помогать хоть сейчас. Ведь еще за четыре с половиной месяца до начала войны, 8 марта 1937 года, советское Политбюро приняло решение «согласиться на продажу нанкинскому правительству самолетов, танков и другого военно-технического снабжения на 50 млн. мексиканских долларов <���то есть почти 14 миллионов американских> с доставкой в течение двух лет, сроком на 6 лет» с покрытием стоимости поставками из Китая стратегического сырья. А через три недели после событий у моста Марко Поло советское руководство по просьбе Чан Кайши пересмотрело это постановление, решив: «1. Увеличить поставку оружия <���Китаю> в кредит до 100 мили. [72] Так в тексте. кит<���айских> долларов (то есть примерно 28 миллионов американских. — А. П.), предложив нанкинскому правительству 200 самолетов со снаряжением и 200 танков на ранее сообщенных ему условиях, но с поставкой в течение 1 года. 2. Предложить нанкинскому правительству допустить в Нанкин небольшую группу наших командиров для ознакомления с нуждами китайской армии. 3. Согласиться принять для обучения у нас группу китайских летчиков и танкистов».

Это было как раз то, в чем нуждался Чан Кайши. А потому, доведенный японцами до крайности, он пошел на сделку со Сталиным, именно на сделку, поскольку хорошо понимал, что в ответ на сталинскую помощь должен будет легализовать китайскую компартию и ее Красную армию.

В середине августа 1937 года проект договора был быстро согласован; по инициативе советской стороны принято решение, что он вступит в силу с момента его подписания, без траты времени на формальную ратификацию, и будет действовать в течение пяти лет. Причем, по требованию Сталина, Чан согласился на то, чтобы министр иностранных дел Ван Чунхой при подписании пакта о ненападении сделал устное «джентльменское» заявление о том, что «Китайская республика не заключит в течение действия договора о ненападении… какого-либо другого договора с третьей державой о так называемых совместных действиях против коммунизма, который практически направлен против СССР». В ответ, по просьбе китайской стороны и с согласия Сталина, Богомолов декларировал, что СССР «не заключит какого-либо договора о ненападении с Японией». Договор был подписан в Нанкине 21 августа 1937 года в 10 часов вечера Ван Чунхоем и Богомоловым.

И на следующий день, 22 августа, Чан Кайши отдал приказ о включении Красной армии Китая в состав находившейся под его командованием Национально-революционной армии. РККА Китая была переименована в 8-ю полевую армию. Вскоре было утверждено и правительство так называемого Особого пограничного района Китайской Республики — так теперь стала называться территория, контролировавшаяся компартией на северо-западе страны. Особый пограничный район с новой столицей — городом Яньанью включал в себя 18 уездов провинций Шэньси, Ганьсу и Нинся. Через месяц, 22 сентября, была опубликована декларация китайской компартии о признании руководящей роли Гоминьдана, а 23-го — заявление Чан Кайши об образовании единого антияпонского фронта всех политических партий страны.

Но с реальным объединением ГМД и КПК по-прежнему существовали проблемы. И главная из них заключалась в том, что ни Чан Кайши, ни Мао Цзэдун не доверяли друг другу и, по сути дела, никакого единого фронта не хотели. «Мы не должны позволить <���коммунистам> быть слишком независимыми», — записал Чан в дневнике за два месяца до оформления единого фронта.

Вместе с тем Чан Кайши готов был терпеть китайских коммунистов, так как ему позарез необходимо было советское оружие. К тому же он понимал, что до тех пор, пока Китай ведет войну с Японией, «Россия не позволит <���китайской> компартии устроить переворот». Более того, он продолжал рассчитывать на вторжение советской армии в Маньчжурию, все настойчивее проталкивая идею советско-японской войны в разговоре с советскими представителями.

«Ставка на японо-китайскую войну остается у Чан Кайши по-прежнему идеей фикс, — докладывал в Москву еще 17 июля Богомолов. — В недавнем разговоре с Лепиным [73] Альберт Янович Лепин (настоящая фамилия — Лапин) (1899–1937) — комкор, военный атташе при полпредстве СССР в Китае в 1933–1937 годах. он опять высказал мнение, что с японской точки зрения основной проблемой является не китайская, а советская проблема». В августе же гоминьдановцы стали буквально бомбардировать советских представителей просьбой вмешаться в войну — либо напрямую, либо «произвести на маньчжурской границе кое-какое передвижение советских войск для того, чтобы “отвлечь внимание Японии от Китая”». 1 августа с этим предложением к наркому Литвинову обратился посол Китая в СССР Цзян Тинфу, а на следующий день аналогичный запрос Богомолову сделал Сунь Фо, председатель Законодательной палаты, сын Сунь Ятсена. 28 августа сам Чан попросил Богомолова передать Сталину просьбу не только ускорить доставку советских самолетов, но и разрешить советским летчикам «поступить волонтерами в китайскую армию». Осенью же с просьбой к руководству СССР вступить в антияпонскую войну обратился генерал Ян Цзе, возглавлявший китайскую делегацию в Москве на секретных переговорах о военных поставках. Он передал записку наркому обороны Клименту Ефремовичу Ворошилову, заметив, что это личная просьба Чан Кайши. В ответ Ворошилов посоветовал Чану навести порядок в своей армии, «прибрав к рукам» всех генералов и губернаторов. «В настоящее время ЧКШ <���Чан Кайши> должен стать диктатором, — заявил он, пояснив: — Нужно снимать голову каждому генералу, если он пытается увильнуть от выполнения своего долга».