Юрий Фельштинский - Оруэлл

Оруэлл внимательно следил за аргументацией Бёрнхема. Ранее он уже посвятил этому неординарному исследователю две публикации {693} 693 См.: Orwell G. The Machiavellians by James Bumham // The Manchester Evening News. 1944. Jan. 20; Idem. James Bumham and the Managerial Revolution // The New English Weekly. 1946. May. . Он соглашался с профессором, что современное общество имеет тенденцию развиваться в направлении олигархического правления, но не в сторону большей демократии, как пытаются себя успокоить граждане. Решения как в бизнесе, так и в политике принимаются всё меньшим числом людей. Однако, в отличие от Бёрнхема, он на этот раз был более оптимистичен — не считал «управленческую революцию» необратимой, полагая, что она не исключает возврата к демократической общественной эволюции даже в условиях сохранения рынка и частной собственности.

В романе Оруэлла произведение Бёрнхема фигурирует просто как «книга». Наработки Бёрнхема пригодились и во фрагменте об «олигархическом коллективизме». Кроме того, его мысли можно обнаружить в выступлениях оруэлловского персонажа Эммануэля Голдстейна, в котором нетрудно разглядеть некоторые черты Троцкого.

Сторонник и биограф Троцкого Исаак Дойчер относил Оруэлла к пропагандистам холодной войны и амбициозным «советологам», обладателям «злобного воображения», которые просто выдергивали у Бёрнхема нужные им фразы {694} 694 См.: Дойчер И. Троцкий: Изгнанный пророк. 1929–1940. М., 2006. С. 334. . «Роман стал для холодной войны чем-то вроде идеологического сверхоружия, — утверждал Дойчер. — Ни в одной другой книге, ни в одном документе судорожный страх коммунизма, захлестнувший Запад после окончания Второй мировой войны, не отразился так ярко и не сфокусировался так остро, как в “1984”». Чтобы еще больше унизить Оруэлла, к которому он относился с неприкрытой ненавистью, Дойчер пытался низвергнуть его и с писательского пьедестала, заявляя, что у него полностью отсутствует оригинальность, свойственная видным сатирикам.

Такой произвольный, совершенно несправедливый взгляд был типичен именно для тех, против кого был направлен весь пафос новой книги Оруэлла.

Вопрос о публикации нового произведения известного писателя Оруэлла теперь решался легко и быстро. Рукопись была отправлена издателю «Скотного двора» Варбургу перед самым отъездом автора в санаторий. 21 января 1949 года Варбург приехал к нему в санаторий, чтобы сообщить о глубоком впечатлении, произведенном на него романом. Скорейшая публикация книги была обеспечена. Верстку предполагалось подготовить в марте, а напечатать тираж в июне. Еще раз обсудили название. Заголовок «Тысяча девятьсот восемьдесят четыре» был одобрен. Купить права на издание во всём мире было предложено известной фирме «Харкоурт Брейс», причем Оруэлл не возражал, чтобы в Великобритании и США книга выходила под разными заголовками: «…ведь так поступают часто — и я хотел бы, чтобы Харкоурт Брейс следовал собственным пожеланиям в отношении названия» {695} 695 NYPL. ВС. G. Orwell. Letters to L. Moore. 1949. Jan. 20, 22. .

Американская фирма лучшего названия не предложила, но захотела сделать два сокращения: во-первых, убрать приложение — словарь «новояза» (так именовался новый язык, сформировавшийся в тоталитарном «ангсоце» — обществе, значительно больше напоминавшем сталинский СССР, чем Великобританию, да еще и с утопически-карикатурными преувеличениями); во-вторых, изъять большой кусок, посвященный «теории и практике олигархического коллективизма», якобы разработанной Эммануэлем Голдстейном. Книгу предполагалось издать в серии «Клуб лучших книг месяца».

Оруэлл решительно отказался от сокращений, поскольку считал оба фрагмента органическими частями произведения. При этом он рисковал потерять большие деньги: крупный гонорар за публикацию книги в названной серии, означавшей признание романа бестселлером; авансы за издания на иностранных языках и переиздания на английском. Но автор был убежден, что роман и без сокращений станет сенсацией. Он с негодованием писал литагенту Муру в середине марта 1949 года: «Книга построена как единое сбалансированное целое, и нельзя убирать крупные куски там и сям, не переделывая при этом остальное. Я не могу позволить испоганить мою работу» {696} 696 Там же. March 17. .

Ни «поганить» роман, ни отзывать рукопись не пришлось. Американцы издали ее без сокращений. Почти одновременно, в июне 1949 года, книга вышла в Великобритании и в США. Восторженные отзывы посыпались немедленно, причем от авторов и изданий, часто принадлежавших к противоположным политическим группировкам. В конце июля американское периодическое издание «Нью-Йорк таймс бук ревю», специализирующееся на книжных новинках, сообщило, что за месяц с небольшим в газетах и журналах США появилось не менее шестидесяти рецензий, из которых 90 процентов были «просто восторженными, с возгласами ужаса, прорывающимися сквозь аплодисменты» {697} 697 The New York Times Book Review. 1949. July 31. . Такая оценка значила много. Оруэлл при жизни стал классиком англоязычной литературы.

Критики и историки литературы исписали тысячи листов, стремясь в жизни автора найти истоки произведения в целом и отдельных его образов и эпизодов. Они были в определенной степени правы. Тщательный анализ романа позволяет увидеть отголоски и школьных унижений Эрика Блэра, и его службы в бирманской полиции, скитаний по трущобам Парижа и Лондона, и встреч в Уигане с теми самыми «пролами», которые в романе составляют низшую касту населения. Есть немало реминисценций, навеянных гражданской войной в Испании и внутренней борьбой в республиканском лагере — разгромом неугодных коммунистам и их союзникам поумовских и анархистских отрядов, судом над руководителями ПОУМ. Нашел отражение и опыт работы на Би-би-си, в частности общение с тупыми военными цензорами.

Однако очень многое было извлечено из прессы, из социополитической и художественной литературы, с которой Оруэлл знакомился при написании критических очерков. В этом смысле особенно полезны были книги Боркенау, Бёрнхема, Хайека и других авторов историко-политических исследований, показывавших как принципиальное сходство, так и различия тоталитарных систем, прежде всего наиболее развитых, хотя и не доросших до «идеала». В реальном мире такого «идеала» просто не существовало, а в вымышленном в него трудно было поверить, что сознавал Оруэлл, представляя «сверхразвитую» тоталитарную систему неоднородной структурой, пытающейся подавить остаточные элементы разномыслия и разнодействия, но не преуспевшую в этом.

Среди литературно-художественных источников романа были и книга Хаксли «О дивный новый мир», и роман Замятина «Мы». Но именно практический опыт развитых тоталитарных систем — гитлеровской Германии и сталинского Советского Союза — явился той стартовой площадкой, на которой Оруэлл собирал свою «сверхразвитую» модель. Конечно же, образ «Большого Брата», на которого было обязано молиться население, не был портретом Сталина или Гитлера, но был сложившимся в сознании Оруэлла представлением о Сталине и Гитлере. «Большой Брат» — это одновременно и конкретный диктатор, и абстрактный образ. Не случайно ему приданы некоторые внешние черты диктаторов (черные усы, катехизисная форма выступлений с риторическими вопросами и следующими тут же ответами). Вот выступление «Большого Брата», разъясняющего величие «ангсоца» [68] Поскольку Англии как таковой в романе уже не существовало, Оруэлл придумал слово, которое звучит как «английский социализм», а пишется иначе — не «Engsoc», а «Ingsoc». : «Какие уроки мы извлекаем отсюда, товарищи? Уроки — а они являются также основополагающими принципами ангсоца — состоят в том…». Те, кто был знаком с выступлениями Сталина, легко узнавали его стиль. Но образ диктатора у Оруэлла значительно шире, чем известные читателю типажи. Это образ, в котором партия предстает перед страной. Предназначение «Большого Брата» — служить объектом любви и почитания, а это требует не абстракций, а конкретного, индивидуального воплощения.