Юрий Фельштинский - Оруэлл

Позже Джасинта, как бы оправдываясь по поводу своего «строгого» поведения, писала, что Эрик «был великолепным компаньоном» и очень нравился ей — как литературный наставник, философ и друг. «Но у меня не было к нему никаких романтических чувств. Два года разницы между семнадцатилетней девушкой и пятнадцатилетним мальчиком для начала — неправильные два года. В пятнадцать он был слишком юн для женитьбы, а я в семнадцать могла бы выйти замуж за кого-нибудь и постарше» {106} 106 Buddicom J. Op. cit. P. 87. .

Пока Эрик учился в Итоне, произошли некоторые изменения в его семье. Отец, воспылавший патриотическими чувствами, несмотря на свои 60 лет, записался в армию. Его взяли на службу как в прошлом опытного и дисциплинированного колониального чиновника, но в боевые порядки он допущен не был и служил в Марселе в трудовом подразделении Индийского полка, отвечая за кормление мулов. Девятнадцатилетняя Марджори вышла замуж за своего старого поклонника и соседа Хамфри Дейкина, а после того как ее муж был призван в армию, сама вступила во вспомогательную воинскую часть, занимавшуюся перевозкой казенной почты. Оставшись в одиночестве, Айда перебралась в Лондон, где устроилась на работу в пенсионном министерстве (оно было образовано в годы войны и просуществовало недолго).

В этих условиях Эрик всё сильнее чувствовал себя не просто одиноким, но обязанным полностью отвечать за собственную судьбу, не прибегая к помощи родных. Временами юноша испытывал физическое недомогание. У него оказались слабые легкие, мучили частые приступы кашля. К тому же еще в школьные годы, примерно в 15 лет, он стал курить и в этом проявил своего рода «творчество». «У меня возникла мысль купить турецкий табак и делать из него сигареты, и это оказалось чертовски трудной работой», — признавался он в письме Джасинте {107} 107 Цит. по: Там же. С. 111. . В конце концов Эрик научился мастерски, буквально за несколько секунд, делать самокрутки, причем продолжал экспериментировать: делал сигареты разной формы, длины, плотности табака. Сам процесс доставлял Эрику удовольствие, стал своего рода хобби. Понятно, что рукотворное произведение надо было опробовать на собственных органах дыхания; курил он всё азартнее, и это пагубно влияло на и без того не очень здоровые легкие. Вначале он делал сигареты-самокрутки из экономии, но затем так привык к ним, что курил их всю жизнь, даже тогда, когда туберкулез оказался уже неизлечим.

Еще в юности ткань одного легкого Блэра была повреждена, что затрудняло дыхание при беге или игре в футбол {108} 108 См.: Там же. С. 59. . Одышка создавала у товарищей впечатление, что Эрик не очень крепок физически или же плохо старается. Это порой вызывало насмешки, в результате чего участие Эрика в командных играх становилось всё более редким. Так что стремление к одиночеству имело как физические, так и психологические причины.

Испытывая всё большую тягу к художественному творчеству, тесно переплетенному с социальными отношениями и политикой, Эрик мучительно размышлял, где и как набираться жизненного опыта. В памяти никак не могли всплыть даже самые тусклые воспоминания о раннем детстве в Индии — ведь его увезли оттуда в годовалом возрасте. Но Восток манил неизведанностью, странностью, предполагаемой новизной ощущений, возможностью непосредственно увидеть имперскую колониальную политику. Он много говорил о Востоке, и у сверстников создалось впечатление, что он стремится туда отправиться {109} 109 См.: Remembering Orwell. P. 21. .

Однако молодой человек не представлял себе, какова в действительности жизнь на Востоке. Сдержанный и неразговорчивый отец не рассказывал ему обо всех тяготах службы в отсталой стране; в редких же высказываниях общего характера индийская служба, наоборот, идеализировалась. За абстрактными образами загадочного Востока Эрик не видел и не был в состоянии осознать опасности, подстерегавшие на каждом шагу: грязь, инфекции, ядовитые насекомые и растения, преступность, коррупция пришлой администрации и местных воротил и многое другое. Он не представлял себе, что значит выслуга лет в колонии для получения пенсии. А ведь служба обычно продолжалась 25–30 лет с правом раз в пять лет на короткий отпуск на родине.

Конечно, Эрик подумывал получить стипендию на учебу в «Оксбридже» (так иронично называли два самых знаменитых английских университета — Оксфордский и Кембриджский). Однако очень скоро выяснилось, что из-за сравнительно невысоких оценок (Эрик окончил Итон 138-м из 167 выпускников) надежда на получение стипендии в одном из этих престижных университетов оказалась тщетной. В учебные заведения второго ранга поступить было легче, но Эрик полностью исключал для себя такой недостойный вариант. В конце концов он решил, что высшее образование не будет ему полезным и учиться следует, сталкиваясь с невзгодами и заботами самых обездоленных слоев.

Его наставник Эндрю Гоу вспоминал, что незадолго до выпуска в Итон приехал отец Эрика и долго расспрашивал преподавателей о перспективах карьеры сына, о возможности материальной помощи для обучения в Оксфорде. Гоу честно признался, что у Эрика нет ни малейшего шанса получить стипендию в престижном университете. Через годы, прочитав не очень почтительные слова Оруэлла об Итоне, Гоу воспринял это как месть за то, что колледж не помог ему получить высшее образование, что было несправедливо, поскольку, по мнению Гоу, Эрик пробездельничал там все пять лет {110} 110 См.: Meyers J. A Reader’s Guide to George Orwell. London, 1975. P. 33. . Родители же не могли целиком взять на себя оплату обучения, которая съела бы значительную часть отцовской пенсии. Кроме того, отец, на словах соглашаясь с необходимостью дать сыну высшее образование, втайне считал, что тот должен последовать его примеру и послужить империи на периферии. Так что в определенной мере пожелания отца и намерения сына совпадали, по крайней мере внешне [14] Джасинта высказывала мнение, что миссис Блэр поддерживала желание сына учиться, но отец был упорен и настоял на своем (см.: Remembering Orwell / Ed. by S. Wadhams. Markham, 1984. P. 21). Вряд ли это полностью соответствовало действительности, принимая во внимание ограниченные доходы семьи и то, что командовала в доме мать. .

Решение пришло почти внезапно, когда Эрик узнал о наборе волонтеров для британской имперской полиции в Индии. Молодому человеку объяснили, что, несмотря на кажущуюся опасность этой службы, она была одним из наиболее привилегированных видов деятельности. Как правило, сотрудники имперской полиции не участвовали в погонях за преступниками, засадах, перестрелках и других силовых операциях — этим занималась подчиненная имперской вспомогательная местная полиция; британцы же осуществляли контроль над ней, собирали отчеты и рапортовали в Лондон о состоянии дел в колонии и о своих достижениях. Индийцев стали принимать на службу в имперскую полицию лишь в начале 1920-х годов. Процесс этот шел медленно, индийцы вытеснили британцев, когда Эрик Блэр давно завершил свою колониальную эпопею.