Бетти Лифтон - Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака

Среди учителей было немало бывших воспитанников приюта, в том числе Роза Штокман, мать Ромчи, с двумя длинными толстыми косами, совсем как у ее маленькой дочки, и ее брат Генрик, атлетически сложенный блондин, любимец девочек приюта — он перепечатывал дневник Корчака. Генрик мог бы убежать в Россию еще до падения Варшавы, но остался с отцом, старым портным. Были там Бальбина Гжиб — ее муж Феликс (в этот день он был на работе) еще мальчиком был выбран королем приюта; Генрик Астерблюм, бухгалтер приюта в течение тридцати лет; Дора Сольницкая, казначей; Сабина Лейзерович — она учила детей шить и была гимнасткой; Роза Липич-Якубовская, выросшая в приюте; Наталия Поз, секретарь приюта в течение двадцати лет, с детства болевшая полиомиелитом.

Тротуары были заполнены соседями, которым было велено стоять у своих домов во время акции. Колонна двинулась вслед за Корчаком, кто-то из учителей запел походную песню, и все подхватили: «Пусть буря бушует вокруг, мы не склоним наши головы».

Они миновали детскую больницу на улице Слиска в нескольких кварталах от приюта — там молодой Корчак семь лет работал врачом, прошли Паньску, Тварду — туда он ходил на ночные вызовы к бедным еврейским пациентам. Эти улицы были пусты, но множество глаз наблюдали за ними из-за оконных штор. Когда Юзеф Бальчерак, пришедший в гетто год назад, чтобы жить со своими родителями, увидел колонну детей из своего окна, он воскликнул: «Боже мой, они схватили Корчака!»

Сироты прошли с полмили до церкви Всех Святых на Гржибовской площади (когда-то они просили разрешить им играть в саду этого храма) и соединились с тысячами других людей, среди которых было немало детей из эвакуированных этим утром приютов и интернатов. Вместе они миновали Малое гетто, добрались до Хлодной улицы и перешли мост. Свидетели вспоминают, что самые маленькие дети спотыкались на булыжной мостовой и им помогали подняться по ступенькам моста, многие падали. Кое-кто из стоявших неподалеку поляков кричал: «Прощайте, евреи, скатертью дорога!»

Корчак вел их по Кармеличке, мимо колбасной лавки, куда по четвергам любил водить репортеров, бравших у него интервью. Михаил Зильберберг и его жена Генриетта, жившие в подвальном помещении дома на углу улицы Новолипки и Смоча, видели проходивших детей. Михаил испытал облегчение — полицейские не били и не толкали их, как это часто было с другими группами депортируемых евреев.

Процессия миновала Дзельную улицу, тюрьму Павяк и по Заменгофа двинулась к северной стене гетто. Малыши мучились от жары, они еле передвигали ноги, хныкали, просили пить, просили остановиться, но еврейские полицейские, сопровождавшие колонну, заставляли всех продолжать движение.

Ивонна Свядощ, медсестра, видела детей уже вблизи конечного пункта назначения. Она помогала матери обустроить небольшой медицинский пункт на месте эвакуированной больницы рядом с Umschlagplatz. Не было смысла задаваться вопросом, почему немцы, склонные скорее убивать, чем лечить, захотели открыть это лечебное учреждение. В том, что они делали, не усматривалось видимой логики. Ивонна об этом не думала, а просто занималась делом. И только позже поняла, что этот медпункт был призван ослабить подозрения, связанные с депортацией.

Она распаковывала ящики, когда кто-то заглянул в окно и крикнул: «Доктор Корчак идет!» Это могло означать только одно — немцы взяли Корчака. Если увозят Корчака, увезут всех.

Еврейские полицейские шли с обеих сторон колонны. Она увидела, что Корчак несет одного ребенка, а другого ведет за руку. Он спокойно разговаривал с ними, при этом время от времени оборачивался, чтобы подбодрить идущих за ним детей.

Весть о том, что немцы увозят приют Корчака, мгновенно распространилась по гетто. Услышав об этом, Самуил, брат Гени, выбежал из мебельной фабрики. За ним вдогонку бросились два его друга, чтобы не дать ему совершить самоубийственную попытку присоединиться к сестре. Сначала Самуил забежал в юденрат, чтобы спросить у Авраама Гепнера, правдива ли услышанная новость. Гепнер, всегда казавшийся сильным и уверенным в себе, выглядел подавленным. Он подтвердил, что приют эвакуирован.

— Вы можете помочь мне вытащить оттуда Геню? — спросил Самуил.

— Это невозможно, — еле слышно ответил Гепнер. — Вчера забрали близкую подругу моей дочери — если помнишь, я называл эту девочку своей приемной дочерью. Так вот, я не смог ее спасти. — Самуил повернулся к двери, и Гепнер встал из-за стола: — Даже если бы я знал, как вытащить оттуда Геню, она может отказаться. Ей лучше быть с Корчаком, Стефой и другими детьми.

Самуил выбежал из юденрата и направился к Umschlagplatz. Друзья продолжали идти за ним. Но ближе к месту погрузки выяснилось, что улицы Мита, Ниска и часть Земенгофа перекрыты. Он хотел было пролезть через толпу других отчаявшихся людей, пытавшихся спасти своих любимых, но друзья вцепились в него и заставили вернуться на фабрику.

Всю ночь Самуил лежал в кровати, вглядываясь в темноту, не в силах думать ни о чем, кроме своей сестры. Что было с ней там, у вагонов? Боялась ли она? Плакала? На следующий год Самуил примет участие в восстании гетто, он переживет Майданек и Освенцим, но то, что он не смог спасти сестру, будет мучить его всю жизнь.

Несмотря на полный хаос, творящийся в гетто, оттуда все еще можно было позвонить в арийскую зону города.

Гарри Калишер, сумевший в свое время с помощью подкупа устроить освобождение Корчака из Павяка, позвонил Игорю Неверли и сообщил ему, что Корчака и детей вывели из приюта. Неверли немедленно позвонил Марине Фальске. Они собрались в квартире Игоря, где были также его жена и их девятилетний сын. Марина нервно ходила из угла в угол, затем села. Все молчали. Когда наконец зазвонил телефон, Игорь снял трубку.

— Они на Umschlagplatz, — сообщил Гарри. — Похоже, их увозят.

— Позвони, если есть какая-то надежда, — попросил Игорь.

— Мы не услышим его больше, — сказала Марина.

Она оказалась права.

У ворот гетто стояли отряды эсэсовцев и украинцев с плетками, собаками и автоматами. Детей проталкивали в ворота, через трамвайные пути на арийской территории, затем в другие ворота, ведущие на огромную грязную площадь возле железнодорожной ветки — Umschlagplatz. Тысячи людей — плачущих, кричащих, молящихся — уже томились там в ожидании под раскаленным солнцем. Члены семей стараются держаться вместе, жалкие пожитки увязаны в наволочки и мешки, матери прижимают к себе детей, старики сидят в оцепенении. Нет воды, нет пищи, нет туалета, нет спасения от немецких хлыстов и проклятий.

Наум Ремба, чиновник юденрата, организовал на Umschlagplatz пункт первой помощи и умудрился спасти несколько человек. Весть о том, что на погрузку ведут Корчака с детьми, достигла Наума, когда те уже прибыли. Он разместил их в дальнем конце площади у низкого ограждения, за которым находился двор эвакуированной больницы, теперь также заполненный евреями, ожидавшими своей очереди на погрузку в вагоны.