Николай Басистый - Море и берег

— Для следующей тренировки закажем шторм, — как бы угадывая мои мысли, улыбаясь, говорит Зубков.

Уходя, горячо благодарю его за уроки. Он серьезнеет:

— Это вы напрасно. Командир должен помогать командиру.

Хорошо сказал Александр Илларионович. В его словах глубокий смысл и большая заинтересованность в нашем общем деле. Ведь в командирском братстве, взаимопомощи крепнет наша боевая сила.

На «Красном Крыме» я ходил и в другие походы. Вскоре полученная на нем практика мне очень пригодилась.

В апреле 1941 года наша «Червона Украина» впервые после постановки в ремонт отошла от заводского причала. К тому времени на ней уже были проведены так называемые швартовые испытания — проверка работы механизмов на месте, в базе. А теперь начались ходовые испытания.

Я еще не был допущен к самостоятельному управлению крейсером. И в первый поход на мостик вместе со мной поднялся «обеспечивающий командир». Его роль исполнял мой наставник Александр Илларионович Зубков. У действующих механизмов рядом с краснофлотцами и старшинами встали заводские мастера.

Программа испытаний длинная. Вначале ходим осторожно, внимательно следя за поведением отремонтированных агрегатов и установок. Наконец решаем дать максимальные нагрузки механизмам. На пустынном морском полигоне вдали от берега я с некоторым душевным трепетом перевожу ручки машинного телеграфа с малого на средний ход, потом на полный. Проходит десять, пятнадцать минут. Командир электромеханической боевой части Трифонов докладывает по телефону из поста энергетики и живучести, что все нормально. Командую: «Самый полный ход!»

За гулом вентиляторов, гонящих воздух в котельные отделения, почти ничего не слышно. В действии все двенадцать котлов. Четыре огромных крейсерских винта на предельных оборотах буравят воду. За кормой до уровня палубы вздыбился клокочущий пенистый бурун. Гудит ветер в надстройках.

Хорошо бы посмотреть сейчас на крейсер со стороны! Должно быть, впечатляющее зрелище.

Трифонов докладывает, что корабельная энергетика выдерживает предельные нагрузки. Надо отдать должное заводским инженерам и рабочим, а также мастерам из нашего экипажа. Потрудились они на совесть.

Радостные возвращаемся в базу. Ходовые испытания окончены.

Наступил Первомай 1941 года. Для нас это особенно торжественный день. Вместо заводского флага на кормовом флагштоке поднимаем бело-синий Военно-морской флаг. Крейсер «Червона Украина» вернулся в состав черноморской эскадры.

После праздников — учебные будни.

— Учтите, что план боевой подготовки для вас тот же, что и для других кораблей, — сказал мне командир бригады крейсеров капитан 1 ранга С. Г. Горшков. — А они уже плавают давно. Придется догонять.

Жестковатое требование. Но мы не зря учились во время ремонта. Да и люди на подъеме — начали плавать. Должны догнать.

На партийном собрании коммунисты решили провести по всем боевым частям беседы, разъяснить людям положение, выпустить стенную газету, написать лозунги. И вот один за другим побежали дни, заполненные занятиями, тренировками, учениями.

Поначалу проводилось особенно много учений, на которых проверялись действия моряков по различным тревогам. Практикуясь на «Красном Крыме», я убедился, как это важно для успешных плаваний. Вместе с тем артиллеристы готовились к стрельбам, минеры — к минным постановкам и торпедным атакам. Тренировки в базе перемежались с походными днями.

Уже в начале июня мы держали серьезный экзамен: выполняли артиллерийскую стрельбу главным калибром по морской цели. За нашими действиями наблюдали комбриг и специалисты штаба. Они дали кораблю высокую оценку и допустили его к флотскому учению.

На время флотского учения, начавшегося 14 июня, к нам опять пришел Александр Илларионович Зубков. «Красный Крым» в те дни в море выйти не мог, и его командиру поручили еще раз понаблюдать за моими действиями, поделиться опытом, а в нужных случаях и помочь. Ведь задачи на крейсер ложились довольно сложные.

Крейсер — корабль многоцелевого назначения. Большая скорость и маневренность сочетаются в нем с мощным огнем. Он не страшится штормов, может надолго покидать базу. Эти качества позволяют ему решать самые разнообразные боевые задачи.

Пятеро суток «Червона Украина» то вместе с эскадрой, то вдалеке от нее бороздила Черное море при ярком свете солнца и темными южными ночами. Грохотали залпы ее главного калибра, стреляли зенитные пушки.

Порядком уставшие, невыспавшиеся, 19 июня мы вернулись в Севастополь.

— Поздравляю, командир, — сказал мне на прощание Зубков. — Теперь вы вполне готовы к самостоятельным плаваниям.

Наступило 21 июня. Суббота. День большой приборки. По корабельным коридорам и палубам не пройти. Все моется, всюду наводятся чистота и блеск.

Вымыв крейсер, как говорится, от клотика до киля, краснофлотцы и старшины занялись своими делами. Работала корабельная баня. На бельевых леерах, протянутых над палубой, колыхались на легком ветерке выстиранные добела парусиновые рубахи и штаны.

В моей каюте собрались командиры боевых частей. Подсчитываем, сколько и каких запасов принял крейсер. За те два дня, которые прошли после учения, у борта корабля побывали баржи с топливом, водой, боеприпасами, продовольствием. Мы пополнили все запасы, порядком израсходованные в учебных боях, и были готовы к новым походам.

Таков уж флотский порядок: вернулся из плавания — приготовься снова выйти в море. Только тогда можешь думать об отдыхе. И не было ничего удивительного в том, что этот порядок строго выдерживался. Но кое-что в те дни все-таки было не совсем обычным. Уж очень быстро удовлетворялись все наши заявки на пополнение запасов. И не только наши. От одного корабля баржи спешили к другому. А раньше, бывало, ждешь их, ждешь… Не помнилось также, чтобы когда-нибудь по окончании столь больших учений оставалась оперативная готовность номер два. А такая готовность, безусловно повышенная по сравнению с повседневной, была объявлена всему флоту.

Сейчас, желая показать свою прозорливость, можно было бы говорить, что в те дни чувствовал себя тревожно, ждал чего-то серьезного. Но, признаться, никакой особой тревоги не испытывал.

О войне, конечно, думалось. К нам в Севастополь приезжали лекторы из Москвы. Один из них недвусмысленно дал понять, что нельзя полностью верить в договор о ненападении, заключенный с гитлеровской Германией. Мы знали, что должны повышать бдительность и держать порох сухим.

Все это так. Однако я погрешил бы против истины, если бы сказал, что в субботу 21 июня видел приближение непосредственной опасности. Человек, видно, уж так устроен: готовится к чему-то, знает о его неизбежности, но не хочет до конца верить, успокаивает себя мыслью: «Не сегодня, не завтра». И пришлось потом лишь пожалеть, что многие тогда успокаивали себя подобным образом.