Юван Шесталов - В краю Сорни-най

Вот она подносит хлеб-соль нашей писательской делегации. Вот она крепко жмет руку певцу Украины Михаилу Стельмаху. Вот она о чем-то серьезном говорит с поэтом-воином Михаилом Дудиным. Вот она по-сибирски щедро угощает строганиной из мерзлого муксуна — лакомством своих предков — Матиаша Ференца, посланца братской Венгрии, язык которой так близок к наречию манси и хантов.

В конце прошлого века этнограф К. Д. Носилов в книге «У вогулов» писал о манси:

«Откуда он пришел в эту тайгу, какие великие передвижения народов его сдвинули сюда, он не говорит, он забыл даже свое недавнее прошлое; но его типичные черты еще до сих пор напоминают юг, другое солнце; кудрявые, черные волосы, римский профиль лица, тонкий, выдающийся нос, благородное, открытое лицо, осанка, смуглый цвет лица, горячий, смелый взгляд — ясно говорят, что не здесь их родина, что они только втиснуты сюда необходимостью, историческими событиями, передвижениями в великой Азии народов.

Такие лица скорее напоминают венгерца…»

Этот гуманный человек, проживший несколько лет среди таежников, изучая их жизнь, предлагавший ряд проектов «спасения инородцев» от их бедственного положения, в конце концов пришел к такому печальному заключению:

«Еще недавно воинственный, бодрый, знавший, как топить, добывать из руд Урала железо, медь, серебро, имевший торговые сношения с соседями, воин-народ этот теперь совсем упал, совсем превратился в первобытного дикаря и так далеко ушел от нашествия цивилизации в свои непроходимые леса, так забился в глушь своей тайги, так изолировался, что, кажется, уже больше не покажется на мировой сцене, а, тихо вымирая, сойдет вовсе с лица нашей планеты…»

Думаю над этими печальными словами и при встрече с Антониной Георгиевной. Сопоставляю. Сравниваю.

Передо мною круглолицая, уже немолодая женщина. Я знаю, что ей скоро пятьдесят. Но темноватые глаза ее горят. В них не только мудрость прожитых лет, но и задор молодости, света, жизни. Она охотно отвечает на мою просьбу рассказать о себе.

— Родилась я на берегу нашей красавицы — реки Конды. В семье рыбака-охотника. Вся моя жизнь связана с родным краем. Вместе с ним, кажется, и я пробуждалась к новой, неведомой жизни. Зима. Снег. Тишина. Белые дома. Белые деревья. Долгая ночь. Большие звезды. А выкатится луна — все заблестит. Снег загорится искрами. Река, как сияющая скатерть. Синие тени деревьев лежат. Сонная тишина заснувшего леса, реки, берегов и всего окружающего казалась вечной в жизни нашего края. Да, и я успела этой жизни вдохнуть!..

Поплавала на лодочке. Поездила на лошадях. Полетом казалась езда на олешках.

Заломив ветвистые рога на спину, поскрипывая копытами, из-под которых летят комья снега, несутся по узкой дорожке олени. Снежная пыль, поднятая оленями, пушит лицо, сковывает ресницы. Ветром становятся олени. Дух захватывает от быстрой езды. И каюр, сидящий на передке нарт, в мохнатом оленьем совике, тоже в снежном куржаке. Его мохнатая голова в оленьем меху похожа скорее на ком снега. А лица совсем не видать. Только одни живые черные глаза светятся из-под снега, точно тоже летят вслед за летящими оленями.

Смотришь, бывало, как бегут олени, как бежит низкорослый сосняк, осыпая тебя с ветвей радужным снегом, как мелькают следы куропаток, зайцев, а то и самого соболя, как склоняется к дорожке выгнутая стужей березка или ветка огромной ели, и вся эта картина уснувшего северного леса рождает в душе что-то такое первозданное, сказочное, вечное. Едешь по дремлющему лесу — и вдруг деревья расступаются, и впереди чистая, гладкая, безбрежная даль. Низкое небо на горизонте сливается со снегом. Там может быть и озеро, и река. А чаще всего — обыкновенное болото.

При виде этой сонной дали останавливаются даже олени. Они, усталые, тяжело дышат. Пар клубами летит из раскрытых ртов. Один кряхтя ложится на снег. Второй кладет на его спину голову. Третий, запыхавшись, свесив красный язык в сторону, смотрит в снежную даль, точно прикидывая, сколько сил надо потратить, чтобы преодолеть это снежное море, кажущееся мертвым.

И кто тогда мог подумать, что под этой ледяной пустыней окажутся и нефть, и газ?!

Да это никому и не снилось!

И все это начиналось тогда, в дни моей юности. Советская власть уже шла по Северу. Революция диктовала жизни свое революционное ускорение. Первопроходцами были тогда в тайге не геологи, а учителя. И я мечтала стать учительницей. И стала. Окончила в Ханты-Мансийске педучилище, и меня направили на работу в деревню. Но у нашей советской жизни свой особый шаг. Как его назвать? Может, ускорением? Ведь часто к человеку приходит то, о чем ты еще и не успел помечтать. Скоро меня избрали комсомольцы своим вожаком. Работала в окружкоме комсомола, потом секретарем райкома партии, председателем райисполкома…

Главное, что я заметила, — это ускорение жизни. На Севере шаги ускорения особые. Время, вперед! Ускорение!.. Это емкое слово, звучавшее по-особому в дни моей юности, сейчас подхвачено огнедобытчиками тюменской земли, где сегодня куется СИБИРСКОЕ УСКОРЕНИЕ.

Сибирское ускорение — это чудо преображения земли: новые города, дороги, газопроводы.

Сибирское ускорение требует смелых, дерзновенных решений: перекрыть старые нормы, дать невиданные скорости проходки, проявить героизм в созидательном труде на благо народа.

Сибирское ускорение творит сибиряк, новый советский человек, не знающий национальной розни, но помнящий и берегущий лучшие черты предков. Кто он?

Это и лесоруб, Герой Социалистического Труда, русский Николай Коуров; это и врач, депутат Верховного Совета СССР, манси Фаина Тимофеевна Киселева; это и рекордсмен глубокого бурения татарин Сабит Ягафаров…

Много у нас героев, но главные кователи сибирского ускорения — буровики…

Самотлор… Неведомое слово. Лишь для слуха охотника-ханты оно оживало, наполняясь смыслом. Самотлор — мертвое озеро. Самотлор — топкое озеро. Самотлор — сердце озер. По-разному переводили это слово.

Для меня, слагателя песен, это прежде всего — звучное, звонкое слово моих предков, вошедшее теперь в мировой язык земли.

И мне пора, пожалуй, понять, что Самотлор — это не просто звонкое, звучное слово, не просто символ богатств и щедрот сурового Севера, но и реальное явление, нефтяное месторождение, которое уже осваивается, вдоль и поперек перепоясано дорогами, проткнуто скважинами.

Всем известно, что значит нефть, когда планету сотрясают энергетический, топливный и другие кризисы. Нефть… Магическое слово двадцатого века! Идол, которому поклоняются на всех континентах! Где-то я читал, что нефть — «взрывчатое вещество международных отношений, истории».