Шпионы среди нас: секретные материалы

«Власть» обжаловала решение Мосгорсуда в Верховном Суде РФ. Тот ожидаемо оставил решение Мосгорсуда в силе. Вся эта история — классический пример того, как обвинение в шпионаже может быть предъявлено человеку, использующему несекретную информацию из открытых источников для анализа, если результаты анализа могут быть отнесены к информации секретной, способной принести ущерб государству. Суть проблемы как в профессионализме журналистов, так и в несовершенстве законодательства в новой информационной среде, где «распространение информации» вполне может оказаться «разглашением гостайны».

Причем подобное параноидальное отношение к шпионам и шпионажу давно уже не новость. Сформировалось лет сто — а то и более — назад.

«Серебряный век» — конец XIX — начало ХХ в. — был периодом переломным, бурным, романтическим и циничным. Название это придумал Николай Бердяев, для того чтобы описать эпоху модернизма в русской поэзии. Он, конечно, имел в виду Брюсова и Бальмонта, Блока и Гиппиус, Гумилева и Северянина, Маяковского и Мандельштама, Анну Ахматову, Сашу Черного, наконец. Но постепенно поэтами Серебряного века стали называть всех, кто удосужился в то время срифмовать хотя бы пару строк — настолько популярным тогда было увлечение поэзией. В конце концов, те десятки и сотни любителей, так и не ушедшие дальше первой, неуклюжей пробы пера, создали условия для появления ведущих поэтов-модернистов.

В разведке, как ни странно, происходило примерно то же. Наряду с уже традиционными, «профильными» организациями и опять же традиционно совмещавшими разведку с основной деятельностью коммерсантами, путешественниками и исследователями, в ряды рыцарей плаща и кинжала ринулись записываться актеры и писатели, философы и великосветские бездельники, инженеры и официанты. Привлекательность профессии шпиона нарастала вместе со шпиономанией, задолго до начала Первой мировой войны достигшей уровня панъевропейского помешательства. И причин — вполне объективных — этому было немало.

С развитием сети железных дорог путешествия становились проще и быстрее, информации — и средств ее распространения — становилось все больше, прогресс шел семимильными шагами, да и признаки того, что нации Старого Света вот-вот схлестнутся в невиданной дотоле битве за передел мира, становились все более явными. В такой ситуации нужная информация в нужном месте и в нужное время становилась весьма дорогим товаром, а шпионаж — доходным делом. Во всяком случае, он определенно таковым казался, а что подстегивает авантюризм лучше запаха денег и намека на запретное знание? Добавляло пикантной романтики и набирающее силу раскрепощение женщин. Пожалуй, в начале прошлого века образ профессии сформировался окончательно. Тройному соблазну — богатства, тайны и секса — сопротивляться стало решительно невозможно.

ЛЮБИТЕЛЬ ВСЕГДА ОСТАВАЛСЯ ФИГУРОЙ В ИГРЕ ПРОФЕССИОНАЛОВ. НОМИНАЛ ФИГУРЫ МОГ БЫТЬ РАЗНЫМ, НО ЧАЩЕ ВСЕГО ЭТО БЫЛА ПЕШКА.

В эту эпоху, случалось, инициативные профаны обставляли даже профессиональных разведчиков. Точнее, так представлялось широкой публике.

Потому что любители даже в такой благодатной атмосфере оставались любителями. Лучшее, на что они могли надеяться — это провал, а даже маломальский успех был чреват фатальным исходом. В любом случае любитель всегда оставался фигурой в игре профессионалов. Номинал фигуры мог быть разным, но чаще всего это была пешка.

В подобной ситуации оказался, например, знаменитый английский писатель Сомерсет Моэм. Он был завербован британской разведкой в 1915 году и назначен резидентом в Швейцарии. Нейтральная Швейцария во время войны была гнездом международного шпионажа. Впоследствии Моэм описал свои швейцарские приключения в сборнике рассказов «Эшенден, или Британский агент». В сентябре 1917 года Моэма направили со специальной миссией в Петроград с заданием предотвратить возможный выход России из войны, посулить Временному правительству значительную военную и финансовую помощь и предотвратить приход к власти большевиков. Моэм неоднократно встречался с Александром Керенским, который обещал воевать до победного конца, и получил от него послание для британского правительства.

Чутье выдающегося хроникера современности и знатока человеческих душ серьезно подвело писателя. В своем отчете о положении в России (составленном где-то в середине октября 1917 года) Моэм отмечал, что власть Керенского крепка, как никогда, и что большевики вряд ли когда-либо придут к власти.

Поверив Керенскому и Савинкову, не разглядевшим реальную угрозу со стороны Петроградского совета — с точки зрения историка британской разведки Майкла Смита (бывший офицер британской военной разведки и автор книги «Six: A History of Britain's Secret Intelligence Service» («Шесть: история британской секретной разведывательной службы»), посвященной деятельности британской разведки в первой трети ХХ века), они больше всего боялись реставрации неких «правых сил», — Моэм остался слеп и глух к реальному положению вещей. Впрочем, он сам в этом впоследствии признавался. Не успел Моэм добраться до Англии, как большевики захватили власть, а через месяц заключили перемирие с Германией.

Вообще, революционное движение в Европе начала ХХ века расширило само понятие шпионажа до невероятных пределов. Если до этого двойные или тройные агенты, как правило, работали все-таки в интересах государств или конкретных политических групп, то призрак мировой революции, угрожавший стереть границы, в какой-то мере обесценил понятие национального патриотизма. Шпионаж стал аполитичным в том смысле, что политические убеждения шпионить отнюдь не мешали, а, скорее, даже помогали — шпионаж за товарищами по партии становился одной из разновидностей профессии.

Подлинным корифеем в этой области стал человек, в разное время известный как «Иван Николаевич», «Валентин Кузьмич», «инженер Азиев», «господин Раскин», «Александр Неймайер» или просто «Толстый». Звали его Евно Фишелевич (а также Евгений Филиппович) Азеф. Имя его стало нарицательным, а его «информационный бизнес» — образцовым. В течение десятилетий он умудрялся балансировать между созданной им эсеровской Боевой организацией и стражами правопорядка, которым он продавал как информацию, так и товарищей по оружию. В итоге в его распоряжении были и партийная касса, и полицейские гонорары.

ПО ЗАДАНИЮ ПОЛИЦИИ АЗЕФ СМЕНИЛ ПОЛИТИЧЕСКУЮ ОРИЕНТАЦИЮ, ПРЕВРАТИВШИСЬ ИЗ ЛИБЕРАЛА В УБЕЖДЕННОГО ТЕРРОРИСТА.

Начал свою карьеру полунищий студент Политехнического университета в Карлсруэ с письма в Департамент полиции, в котором он предлагал свои услуги в качестве платного осведомителя. Вскоре полиция оценила своего нового сотрудника. «Сообщения Азефа, — читаем мы в одном из полицейских документов, — поражают своей точностью при полном отсутствии рассуждений». По заданию полиции Азеф сменил политическую ориентацию, превратившись из либерала в убежденного террориста. Полиция опасалась, что разгромленная «Народная воля» возобновит террористическую деятельность, и хотела иметь среди террористов своего человека.