Наталья Галаджева - Олег Даль. Я – инородный артист [litres]

Олег Иванович Даль. Как-то странно так называть человека, которого уже нет, если ты при жизни даже не знал его отчества. И больно. Как будто гвоздь заколачиваешь. Но давайте хоть теперь немного разберемся.

Одна ласточка погоды, конечно, не делает. Но как-то забывается при этом, что она симптом будущей погоды. Вороны каркают: «Дождь! Приближается дождь! Скверная погода! Вер-рная примета!» Да, верная, но не вечная. К дождю надо готовиться. Но первая ласточка все же летала. И она не белая ворона. Ласточка – птица другой породы, и, значит, не за горами другая погода, для которой ласточка есть норма.

Есть и другая сказочка – «Гадкий утенок», который оказался вовсе не утенком даже, тем более гадким, а просто лебедем. Из-за этого куча недоразумений. Это не значит, что утка хуже лебедя. Это значит, что человек по-разному к ним относится.

Есть такая профессия – актер. И уже много лет в основе актерского мастерства лежит формула, почти аксиома: «Я – в предлагаемых обстоятельствах». То есть, чтобы хорошо сыграть любую роль, надо вообразить, как бы ты себя повел в предлагаемых обстоятельствах. Приблизительно так. Все бы хорошо, если бы знать, что такое эти обстоятельства и кто такой ты сам. А разве это известно?

Олег Даль, когда брался за свое актерское дело, устанавливал контакт с предлагаемыми обстоятельствами зрительного зала.

Залы разные, зритель тоже, и у каждого из них свои обстоятельства. Но есть главное обстоятельство, одинаковое для всех, они – люди. И когда за дело брался Олег Даль, они об этом вспоминали.

Что такое душа, тоже не знает никто. Даются разные объяснения. Некоторые даже считают, что ее нет вовсе, что она есть эмоции – нечто нервическое. Но практическая медицина против нервных болезней и душевных болезней дает разные таблетки. Что такое душа, мы, конечно, не знаем … Когда-нибудь объяснят и это, но отсутствие ее видно сразу. Так и говорят – бездушные. А когда за дело брался актер Олег Даль, зрители вспоминали, что они существа одухотворенные.

С каждым из нас когда-нибудь придется прощаться, но не каждый сможет сказать о себе, что «чувства добрые я лирой пробуждал». А это не забывается. Если не забывается, значит, он живой. Здравствуй, Олег!

Москва. 27 июня 1990 г. Литературная запись А. Иванова.

В космически далеком 1960 году мне – в то время учащемуся Щукинского театрального училища – дали прочесть киносценарий, написанный Василием Аксеновым по его повести «Звездный билет». У меня сложилось определенное впечатление о его героях: это были очень узнаваемые ребята. У них был тот же сленг, те же проблемы, те же заботы и радости, что и у реальных моих сверстников.

По сценарию были три главные роли. На одну из них пригласили уже дебютировавшего в небольшой роли Андрея Миронова. Он был из известной актерской семьи: кто не знал и не любил дуэт Мироновой и Менакера? Они были популярнейшими артистами эстрады, что во многом определило выбор Андреем актерской профессии, его творческой судьбы, на две другие утвердили Даля и меня, – студентов, для которых эти роли были первыми.

В те дни, когда мы познакомились Олегу не было и двадцати. Несмотря на такой молодой возраст, у него были печальные глаза, в них скрывалась какая-то тайная грусть, которая манила, притягивала. Он много пел, но и песни тоже были грустными: романсы и какие-то полублатные вещи.

Я всегда считал и сейчас считаю, что утверждение Олега на роль Алика Крамера было не просто прямым попаданием – это было более чем прямым попаданием. Поворот головы, мимика, жесты, пластика, реакции – он был Аликом во всем. Думаю, что это и есть та самая «Жизнь в искусстве», о которой так любят говорить. В каком-то смысле святость искусства: какой ты есть – такой и есть. Без боязни показать свои недостатки, без желания «выиграться полностью». Просто всегда быть самим собой. Мне, например, приходилось играть своего Димку Денисова, а у Олега никакого перевоплощения не было. Вся разница между Крамером и Далем была только в именах. А точнее, в фамилиях, некоторым из-за этого было трудно работать на съемочной площадке: все – артисты, а он – «живой персонаж».

Олег Даль – самое удачное, что есть в картине, я никогда не встречался с ним до съемок, но сначала у меня возникло такое ощущение, что Аксенов был с ним знаком прежде и, зная о существовании студента театрального училища Даля, написал с него одного из персонажей своей повести. А в действительности ничего подобного-то и не было.

У нас принято говорить, что незаменимых людей нет. А Даль, оказывается, незаменим и в театре, и в кино, и на телевидении. Потому что его работа, его энергетика всегда носили печать таинства. Ему не надо было кричать, чтобы самовыразиться или быть заметным. Он просто был непредсказуемым.

В течение всего съемочного периода нашу группу «поджимали» сроки: и на натуре, и в павильоне. А к концу работы над картиной, когда почти все уже было снято и лихорадочная гонка вступила в стадию монтажа, выяснилось, что нужно доснять короткие крупные планы главных героев – что-то там у режиссера не состыковывалось. Сейчас это было бы сделано мгновенно, с одного раза, да и в те годы тоже работали оперативно, но, правда, по старинке делали пять-шесть дублей. И вот на темном фоне встал Олег Даль, которому надо было сказать короткую реплику. Сняли дубль. Зархи решил на всякий случай сделать еще один и попросил Олега произнести текст точно так же. Не тут-то было. Сняли второй дубль – все иначе. Поставили Даля перед камерой в третий раз, и режиссер попросил его произнести фразу так, как он сделал на первом дубле, и не так, как во втором… Третий дубль готов. Все отлично, но сыграно и не так, как в первом, и не так, как во втором. Все были несколько растеряны. В общей сложности в ту смену сняли 21 (!) дубль с Олегом и с единственной его репликой. И он ни разу не повторился!!! Полагаю, что у Зархи был мучительный процесс на предмет того, что из этого материала отобрать в картину. Вот маленький пример Даля-импровизатора, потому что он, конечно, был удивительным импровизатором.

Во время летних съемок в Таллине была еще такая история. Алик сидел у стены собора и плакал, слушая орган! Надо было этот момент как-то «оживить», и Зархи предложил Далю:

– Давай-ка мы тебе сейчас глицерину в глаза накапаем.

Олег удивился:

– Зачем?.. Это же Бах…

И когда заработала камера, у него по щекам градом лились слезы. Это был не технический трюк, а плач его души, сердца…

Таких воспоминаний очень много, и я, не принимая достоинств других актеров, мог говорить и говорить о случаях, связанных с Олегом Далем. Но главное, он был именно таким, каким написал этого героя Аксенов.