Евгения Кацева - Мой личный военный трофей

Да, не скрою, я любила ГДР, с ней меня связывали и, как говорится, деловые контакты, и крепкие дружбы, и добрые отношения с самыми разными людьми — не только с писателями, но и с политиками из так называемых высших эшелонов власти.

Приведу один эпизод не из области литературных связей. Каждое пятилетие со дня Победы мои однополчане съезжались из разных городов Советского Союза в Ленинград. В канун 40-летия в очередной раз собралась и я. Но тут мне позвонила моя подруга Таня Иллеш; приехала ее (и моя) подруга Лиза Варнке — жена члена Политбюро СЕПГ Герберта Варнке — и вечером приведет прибывших на празднование 9 Мая министра обороны ГДР Хайнца Хоффмана (однофамильца упоминавшегося министра культуры) с его генералитетом, и она просит меня помочь ей принять их. Поехала я с чемоданчиком, чтобы прямо из квартиры во МХАТовском проезде отправиться на вокзал. Вечер удался веселым, вкусным (гости пришли не с пустыми руками). Поближе к полуночи (к отходу “Красной стрелы”) я стала поглядывать на часы, на что Хоффман сказал:

— Не волнуйся, не опоздаешь, мы тебя доставим вовремя.

— ?

— Ты же литератор, неужели не понимаешь, какой это роскошный сюжет — немецкий министр обороны провожает в Ленинград (в Ленинград!) на празднование Дня Победы бывшего советского матроса?!

Провожающие были в парадной униформе, на ярко освещенном перроне позолота погон, нашивок, кокард прямо-таки слепила глаза. Адъютант по знаку министра побежал в ресторан, принес водку, и мы поочередно прикладывались к горлышку “бутылки мира”. Эт-то было зрелище! Спешившие к своим вагонам пассажиры с удивлением останавливались на ходу, — уж не знаю, за кого они принимали меня, ошалело стоявшую в центре.

Но при всей любви к ГДР многое мне не нравилось, и чем дальше, тем больше, в особенности к концу ее существования. Однажды мне даже пришлось вступить в полемику на “чужой” территории — я напишу об этом в главке о Петере Вайсе. Но я никак не могу примириться с тем, что сейчас многие не хотят признавать ничего из того, что было создано в этот период, словно бы сорок лет жизни страны породили только отставание, Штази и всякое прочее зло.

Моя особая боль — то, что случилось с моими столь разными, даже чуждыми друг другу друзьями, как Герман Кант и Криста Вольф.

От Канта, многолетнего президента СП ГДР, один журналист в интервью, опубликованном в журнале “Шпигель”, требовал даже, чтобы тот покончил с собой. Как только его не клеймили, не изничтожали, забыв, сколь популярен он был и в Западной Германии, как его книги — “Актовый зал”, “Остановка в пути” и другие — мгновенно расхватывались, несмотря на десятикратные издания, которые выходили там ведь не по указке “сверху”. Удивительно только, как этот немолодой, нездоровый, потерпевший к тому же крах и в семейной жизни человек не сдался, продолжает работать, и даже его новые книги — неровные, нервные, полные попыток что-то доказать, оправдаться, уличить во лжи — не залеживаются на прилавках. Недавно отметили его 75-летие — можно сказать, достойно, даже известный своей злобностью, но остроумный, влиятельнейший критик Марсель Райх-Раницкий выступил довольно уважительно, без обычного хамства и ерничанья. Может быть, это положит начало переоценке несправедливо отвергнутых ценностей?.. В нашей же стране Кант был одним из самых популярных немецких писателей, часто приезжал к нам. Все его книги издавались, переводила его неизменно одна и та же переводчица — Инна Каринцева. Жаль, что новые его книги зациклены на внутригерманских переплетениях и писательских взаимоотношениях и были бы малопонятны нашим читателям.

Не могу понять, как можно было изгаляться над писательницей такого ранга, как Криста Вольф, которая, видит Бог, в ГДР не каталась как сыр в масле. Она в обеих Германиях слыла совестью своей страны, ее постоянно окружала боготворившая ее молодежь, которую она лелеяла и пестовала всеми доступными ей средствами. Стоило ей высказаться о том, что воссоединение Германии проведено чересчур поспешно и плохо продумано, как на нее обрушился настоящий шквал упреков, клеветы, грязи, обвинений даже… в сотрудничестве со Штази.

Еще в советское время у нас последовательно выходили все ее книги. За исключением главной — “Образы детства”. Помню, однажды один издательский работник у меня дома пытался уговорить ее согласиться на некоторые, и немалые, купюры, чтобы сделать роман “проходимым” у нас. Она сказала:

— Американцы тоже хотят, чтобы я кое-что убрала. Если я сложу ваши и американские пожелания и все вычеркну, что остается? Рыбий хребет?

Кстати, “Что остается” название повести, почти исповедального характера, которая послужила началом атаки. Незадолго до этого в телефонном разговоре я спросила, над чем она сейчас работает. Она ответила:

— Над одной историей под названием “Что остается”.

— А остается что?

— О да, все-таки, все-таки.

В то время я составляла сборник ее эссеистики в прекрасной серии издательства “Прогресс” “Художественная публицистика” (где до этого составила пухлые тома Макса Фриша и Генриха Бёлля) под названием “От первого лица”. Была уже готова верстка книги, когда разразился скандал с “Что остается”. Спасибо редактору Ларисе Григорьевой (Павловой), чьими стараниями была приостановлена работа, чтобы срочно перевести и включить в книгу и это повествование.

Несколько позже, когда я работала уже в “Знамени”, главный редактор, Григорий Яковлевич Бакланов, вернувшись из командировки в Америку, где слышал слова Гюнтера Грасса о Кристе Вольф как о “First Lady немецкой литературы”, спросил, есть ли у нее что-нибудь непереведенное.

— Да, конечно, можно сказать, ее главная книга — роман “Образы детства”.

— Почему?

Показала ему “трефные” места. Они Бакланова не смутили. Заказали перевод замечательной переводчице Нине Федоровой (которая потом опубликовала в нашем же журнале мировой бестселлер австрийца Кристофа Рансмайера “Последний мир”) и напечатали в четырех номерах, не опустив ни слова. Правда, времена уже были другие.

Не забыта у нас Криста Вольф и сейчас — вышел составленный мною том ее постгэдээровских романов “Кассандра”, “Медея”, “Летний этюд”. В первых двух, особенно в “Медее”, немецкая критика не без основания усматривала аналогию с двумя Германиями, личностные мотивы.

Вернемся к “Вопросам литературы”. Это тоже было одно из своего рода окошек во внешний мир. Из наших обзорных статей читатель узнавал о том, что происходит в мировой литературе, о многих для нас табуированных писателях, печатали их дневники, интервью с ними, — о некоторых публикациях подобного рода я расскажу в главках о “мужчинах моей жизни”, к которым меня привел “мой личный военный трофей”.