Олег Соколов - Исповедь о жизни, любви, предательстве и смерти

Должен отметить, что главком сухопутных сил Франции Ракмаду на реконструкцию сражения все же приехал, но сугубо как частное лицо, без мундира, а в скромном костюмчике, тем не менее, мы с ним тепло встретились после «битвы».

Но занимаясь Фридландом, мы в 2007 г. вступили в куда более жестокий административный бой — битву за «Бородино».

Дело в том, что издавна праздник организовывал Бородинский музей заповедник, что было вполне разумно в советские годы, когда он сводился к выступлению пары народных хоровых коллективов и спектаклю довольно небольшого формата с участием, как я уже упоминал, пары сотен военнослужащих срочной службы. Но когда Бородино превратилось прежде всего в грандиозное мероприятие реконструкции, такой формат стал далеко не очевиден. Ведь теперь, скажем, в 2006 г на поле боя было уже до полутора тысяч участников, сотни коней, почти сотня тысяч зрителей, приезжающих слушать не народный хор и тем более не речи чиновников, а смотреть, прежде всего, нашу битву. Но музей, как организация, создавался для хранения и демонстрации экспонатов, а не для воссоздания битв с организацией батальонов, эскадронов и батарей, решения многочисленных логистических вопросов и главное, скажем так, «военно-художественных» вопросов, т. е. сценария передвижения масс войск в ходе игрового боя, управления людьми и пиротехникой на поле сражения.

В министерстве культуры об этом, видимо, подумали в 2007 г., и решили объявить открытый конкурс на проведение этого мероприятия. Т. е. объявили торги, сумма, кажется, что-то около 1 млн — 1.5 млн., точно не помню, и любая организация, способная провести это мероприятие, могла подать заявку. Батурин ликовал и сказал, что «Бородинская битва» у нас в кармане. Он готов выделить 14 миллионов рублей, мы предложим совершенно «несокрушимый» проект, поддержанный очень большими деньгами, и конечно выиграем конкурс. Действительно весь персонал моего маленького офиса в течение двух месяцев составлял план проект проведения Бородинского праздника во всех деталях с подробнейшим финансированием, и как я указываю, с привлечением огромных негосударственных средств. (Я пишу сейчас в отрыве от всех документов, точную сумму не могу назвать, но речь шла о 13–14 млн., то есть примерно в десять раз больше, чем давало государство).

Мы расписали все, вплоть до того, кто и в каких количествах будет поставлять готовые обеды, как будет оплачиваться нами аренда всех коней, какова будет оплата проезда всех участников… Все вплоть до трибун, биотуалетов, ограждений и т. п. Причем от государства Батурин распорядился попросить только… 100 рублей! А все остальные деньги спонсорские!

Напрасно мы убеждали его, что сумма 100 рублей может дать повод к отклонению заявки по формальному признаку. Батурин был непреклонен. 100 рублей — и никто не сможет на конкурсе просить меньше!

Когда мы подали документы на конкурс, единственным нашим «конкурентом» был музей, который представил тонюсенькую тетрадочку сметы из нескольких листиков, где было прописано коротко, как предполагалось истратить деньги, выделенные государством. А мы принесли целый огромный том проработкой всех деталей и плюс с таким потрясающим финансированием.

Но каково же было наше удивление, когда мы узнали, что что наш проект не был даже принят к рассмотрению по формальному признаку, согласно которому на 100 рублей провести мероприятие невозможно. Не даром мы не раз говорили Батурину, что с 100 рублями он явно погорячился, и нельзя уж так «обижать» чиновников. Но он настаивал, и вот теперь по формальному, вообще-то абсурдному признаку, мы были просто отметены. Ведь мы не собирались проводить мероприятие на 100 рублей, а на 14 млн.!

Мы были в шоке. Батурин рвал и метал. Он хотел, чтобы мы сорвали праздник, чтобы не вышли на поле боя вообще, или вышли и демонстративно ушли.

Созвав совет командиров накануне битвы, я поставил вопрос: что делать? И объяснил, что требует от нас Батурин. Многие высказались, как он, требуя, чтобы мы либо не выходили на поле, либо вышли и демонстративно ушли. Представителей нашей организации Общероссийского военноисторического общественного движения было подавляющее большинство. Думаю, около 1200 против человек 300, которые подчинялись Вальковичу.

Другие предлагали, что нужно выйти перед людьми и сделать так, чтобы я произнес речь о тех несправедливостях, которые творятся. Чтобы эту речь услышали люди и пресса, а Батурин потом сумел дать всему этому ход за счет своих связей и средств.

Я отклонил предложение радикальных мер — ухода с поля и срыва мероприятия. Это было бы уже уголовным преступлением — срывом государственного мероприятия. Кроме того, оставшиеся человек 300 изобразили бы хоть убогую, но «битву». Чиновники поставили бы галочки, что мероприятие произошло, а нас подвергнут обструкции, меня лично уголовному преследованию, а ни в чем неповинные зрители, проделавшие, многие с детьми, сотню километров, чтобы увидеть битву, лишились бы этого удовольствия.

А вот второй вариант был принят. Выйти перед зрителями, построиться, показать, что нас подавляющее большинство, а мне взять в руки микрофон и изложить проблему через средства массовой информации, донести до масс.

Чуров, бывший тогда председателем Изберкома России, должен был выйти перед нами и дать обещание, что это действие Минкульта не обойдется без внимания властей.

Так мы и сделали, мы вышли на поле боя, я развернул фронт, где стояло около тысячи человек, лицом к зрителям. Мой друг Борис Кипнис, который был комментатором «Бородинского сражения» (кстати самый лучший комментатор из всех, которые когда-либо были), дал мне микрофон, я произнес короткую речь, суть которой состояла в том, чтоб была допущена явная несправедливость. Несмотря на то, что существует Общероссийская организация (официально зарегистрированная) реконструкторов, у которой самый большой опыт и умение проводить грандиозные «битвы», несмотря на то, что эта организация, сверх того, готова была выделить на мероприятие огромные по его масштабам средства, позволившие бы сэкономить государственные деньги, эту организацию не допустили даже до конкурса за право проводить «баталию» и опять никому неизвестные чиновники, ничего не понимающие в реконструкции, берущие лишь деньги у государства, запрещают нам работать непонятно по каким соображениям. Я сказал, что мы возмущены и сказал, что мы начнем сражение, только если представитель властей, а именно Чуров, выйдет сейчас перед строем и пообещает, что эта ситуация не останется без внимания государства.

Чуров вышел перед строем, взял микрофон, сказал что-то невнятное, типа того, что сейчас не время решать организационные проблемы, а нужно развлекать публику. Короче — начинайте битву.