Дженнифер Бернс - Айн Рэнд. Эгоизм для победителей [litres]

Фрэнк стал для Рэнд ещё важнее, когда её связь с семьёй, оставшейся в России, прервалась. В 1936 г., вытащив так долго томившуюся в долгом ящике мечту на свет, она начала мучительный сбор документов, необходимых для переезда родителей в Соединённые Штаты. Она запросила у правительства иммиграционную визу, получив от Universal письмо, в котором подтверждалась её должность сценаристки. Вместе с Фрэнком они сделали нотариально заверенный депозит, свидетельствовавший о её финансовой независимости. Она даже внесла предоплату за перелёт Анны и Зиновия компании United States Lines. Но всё это было зря. В конце 1936 г. Розенбаумам отказали в получении визы, а апелляция ничего не дала. В завершение Рэнд получила от них короткую телеграмму в мае 1937 г.: «Не можем получить разрешение» [97].

Это было одно из их последних сообщений. Рэнд вскоре перестала отвечать на письма, считая, что русские, получавшие письма из Америки, были в смертельной опасности. Такая доброжелательность была жестокой, и у Розенбаумов не было объяснений этому внезапному молчанию. Они просили её ответить. Но затем произошло нечто пугающее: ей перестали приходить письма [98]. Рэнд бесповоротно потеряла связь со своей семьёй.

Несмотря на их с Фрэнком финансовую состоятельность, похоже, что они никогда всерьёз не задумывались о том, чтобы завести детей [99]. Вместо них у Рэнд были её книги, рождавшиеся в агонии и окружённые заботой.

Как оказалось, роман «Жизни из вторых рук» был проблемным ребёнком. Обрисовав в общих чертах персонажей, Рэнд начала изнурительную работу по созданию сюжета, приступив к «масштабной прогрессии экспериментов, размышлений, подбираясь к этому с разных сторон». Основой должна была стать карьера Рорка, но, помимо этого, Рэнд не была уверена в том, как события должны были развиваться. Долгие месяцы она проводила за «чистыми суперструктурированными вычислениями. Какими будут основные вехи карьеры Рорка? С чего он начнёт? С какими трудностями столкнётся вначале? Как станет известным?» [100]. Она написала подробный конспект «Отверженных» Гюго, чтобы понять его внутреннюю структуру и самой создать подобную.

Самой трудной частью была развязка – «настоящая головоломка». Рэнд хотела описать одно драматичное событие, которое, пролив свет на основную тему произведения, свело бы воедино разрозненные сюжетные линии и потрясло читателя. До определения кульминации всё остальное оставалось приблизительным. Даже хуже: она считала себя «притворщицей, каждый раз обсуждая свой новый роман, когда она даже не знала, на чём будет строиться повествование, когда ничто не было точно определено» [101]. Она извивалась в муках за своим письменным столом, впервые столкнувшись с «корчами», – так она называла писательский ступор.

По мере планирования и написания «Источника» недовольство Рэнд Рузвельтом продолжало усиливаться. Для большинства американцев Рузвельт был героем, фигурой отца, прогнавшего все страхи и срезавшего все острые углы экономического кризиса. Он был, несомненно, одним из популярнейших политиков десятилетия, если не века. Но в узких кругах недовольное ворчание о действиях Рузвельта становилось всё более обыденным. Критика сыпалась со всех сторон. Сторонники традиционной политики невмешательства государства в экономику считали Рузвельта опрометчивым в его неуклюжих попытках улучшить экономическое положение страны с помощью государственного регулирования. Оппоненты называли его настоящим диктатором, самовольно третировавшим Конституцию для расширения влияния правительства на бизнес, суды и сельское хозяйство. Как и в случае с действиями нескольких президентов до него, он спровоцировал появление небольших объединений, критиковавших его политику, которые стали известны как «противники Рузвельта» [102].

Рэнд с жадностью поглощала информацию о них. Менкен оставался её главным фаворитом. Поначалу в его трудах её привлекло то, что они оба были поклонниками Ницше. Теперь она регулярно начала читать American Mercury – созданный им журнал, и её подозрения насчёт Рузвельта всё усиливались. За этим последовало чтение Альберта Джея Нока, работавшего редактором этого журнала, эссеиста и автора «Наш враг, государство». Нок и Менкен были первыми, кто начал называть себя «либертарианцем». Этот новый термин был введён для обозначения их верности индивидуализму и ограничению полномочий правительства, теперь, когда Рузвельт подмял под себя слово «либерал». Либертарианцев были единицы, хотя некоторые из них смогли стать довольно известными. В New York Herald Tribune корреспондентка Изабель Патерсон, которая вела еженедельный книжный обзор, возмущала спокойствие своим сарказмом по отношению к Рузвельту. Рэнд регулярно читала Патерсон [103].

В 1937 г. Рэнд присоединилась к хору недовольных политикой Рузвельта, отправив в New York Herald Trubine гневное письмо в ответ на предложение Рузвельта ввести дополнительных судей в состав Верховного суда. «Ни одна тирания в истории не была устанавлена в одночасье», – предупреждала Рэнд. В пример она привела недавнюю историю России и Германии, задав такой вопрос: «Если мистер Рузвельт уполномочен принимать собственные законы или поручать это своим людям, то что остановит его от принятия любого закона, который ему заблагорассудится?» Её решением, даже на таких ранних сроках, был активизм. «Нужно срочно создать комитет, организацию или штаб для централизации деятельности тех, кто готов присоединиться к протестующим», – заявила она. Её письмо побуждало читателей начать писать в конгресс, пока они не лишились своих жизней и имущества. В конце письма она привела свою любимую цитату из романа Синклера Льюиса: «Думаешь, такое у нас не может произойти? А оно уже происходит!» [104]. Письмо Рэнд так и не напечатали, но более известные корреспонденты в основном были согласны с ней. Законопроект Рузвельта, предвещавший катастрофу, который общественность сочла махинацией по расширению состава суда, с треском провалился в конгрессе, что воодушевило оппозицию. Влиятельный корреспондент Уолтер Липпман стал ещё одним критиком Рузвельта, бросавшим в президента дротики на страницах национальной прессы. В 1938 г. техасский конгрессмен Мартин Дайс начал расследование проникновения коммунистов в федеральное правительство и в итоге опубликовал список из более чем 500 имён сотрудников правительства, имевших отношение к коммунистам. Этот ход размыл границы между коммунистами, социалистами и либералами «Нового курса».

Однако казалось, что создать какую-либо эффективную оппозицию популярному президенту почти невозможно. Будучи богатым человеком, Рузвельт научился ловко высмеивать свою оппозицию и называть её сторонников карикатурными марионетками в руках богачей. Зачастую они были совсем не карикатурными. Одна организованная антирузвельтовская группа, «Американская лига свободы», действительно была тайной группой заговорщиков богатых бизнесменов, намеревавшихся вырвать контроль над правительством из рук народа. Несмотря на то что она несколько раз пыталась угодить народу, её основными финансовыми опорами были консерваторы семьи Дюпонов. Названная фашистской после появления информации о том, что некоторые её члены восхищались Муссолини и призывали к установлении в Америке диктатуры, «Американская лига свободы» перестала существовать спустя несколько лет после своего основания [105].