Александр Бондаренко - Алексей Ботян

Помнится, когда мы работали над книгой «Подлинная история “Майора Вихря”», Алексею Николаевичу было уже 96 лет, но он говорил нам так: «Я спортом до сих пор занимаюсь — играю не только в шахматы, но и в волейбол. Да, обязательно, по несколько раз в месяц. И мяч могу принять и отпасовать!»

Внучка Ботяна Елена доверительно рассказала нам такой случай, не столь давно перед тем произошедший на волейбольной площадке: «Дали там какой-то пас или подачу, и дедушка попытался её словить. Но в это время один его друг, такой большой “спецназёр”, тоже нацелился на этот мяч. И в полёте, в каком-то таком пируэте, он валится назад, и вся эта масса падает на деда! Игра тут же остановилась… Молчание гробовое. Что же там с ним сталось?! Ничего, вылез, встрепенулся: “Чего стоите? Давайте дальше играть!”».

Человека, о котором рассказала Елена, мы знаем. Это ветеран спецназа, мастер спорта СССР по самбо и много ещё по чему, из тех людей, которых обычно уважительнобоязливо именуют «шкаф». Чаще всего — за глаза, потому как такой массивный и здоровый. Ладно, как говорится, — проехали. Хотя даже представить такой момент, зная обоих действующих лиц, было страшно…

Вот что говорил про Ботяна-волейболиста этот самый «спецназёр», его большой друг, которого мы назовём Сергеем Александровичем:

«Никогда не чувствовалось, что он старик, он никогда не ныл на площадке, не говорил, что ему тяжело, или ещё чего — то есть всё было нормально! Он всегда нормально пасовал, принимал, иногда и матерком пустить мог: мол, ты что мне не даёшь принимать, — когда его где-то подстраховывают. В этом деле, то есть в спорте, главное — открытость. Ты человека сразу видишь, он очень быстро раскрывает свои качества. У кого-то хитрости больше, у кого-то — бесшабашность. То есть всё натурально, не то, что человек хочет из себя показать, а он проявляет то, что в нём есть…»

«Даже когда я с ним познакомился, — рассказывает Михаил Петрович, — он был человек уже не молодой, но такой бравый. В особенности на волейбольной площадке. Были, как всегда, игроки посильнее, послабее. Одни играют, а другие сидят, ждут, когда их пустят или не пустят… Алексея Николаевича брали всегда! Не потому, что уровень его игры был выше всех — он, в соответствии со своим возрастом, играл, скажем так, неплохо, но ему никто не мог сказать “сядь, посиди!”. Не потому, что боялись, — из уважения. Как-то все к нему относились с пониманием… Потом, с ним просто интересно было — он довольно заводной, на молодых он всегда так: “А ты чего здесь стоишь? Ты как мяч принял? Ты куда подал?” — и так далее… Хотя сам тут же мог испортить… Но это было у него такое немножко напускное, для того, мне так кажется, чтобы скрыть свою некоторую мягкость… Потом улыбнётся: “Ладно-ладно!” Дескать, живи! Или играй…»

«Мы с Ботяном и Юзбашяном лет пятнадцать на волейбол ходили, это наша команда была, — вспоминает Ростислав Михайлович. — На волейбольной площадке действительно человека очень видно. Вот, Ботян… У него же энергии было! Он был неспокойный такой, физически развит бесподобно… К тому же ему всегда надо было с кем-то поругаться! Он всегда искал виноватого: “Это ты виноват!” — “Алексей Николаевич, это же ты мячик не взял!” — “Нет-нет-нет, это он! Я бы взял его…” Ему нужно было вариться в этой каше, это был человек коллектива. Общение с ним было всегда интересно, потому что это был живой человек, живчик. Он тебе 48 вопросов задаст и будет ждать ответа на все 49. Очень любил коллектив, ему нужен был коллектив. Даже если в шахматы играть, то один на один ему было неинтересно. А когда рядом стоят и ругаются — о, тут он может ругаться со всеми. Он обычно мне звонил: “Ты, сволочь, почему на волейбол не ходишь?” Один раз мой зять взял трубку, а он не разобрался… Нет, он не Тёркин, он был более сложный, хотя и гармошку приносил на волейбол. У нас была такая традиция: когда кто-то уезжал за границу, то после волейбола “виновник” приносил чего-то… А потом Ботян обязательно говорил: “У меня ещё самогон есть…” Он и после девяноста пяти ходил на волейбол! Мы его дразнили: “Алексей Николаевич, вы и в 40 лет на волейбол ходили и так же стояли в углу площадки…” Он — мне: “Я?! Да я тебе блок всю жизнь делал!” Вообще, я вам так скажу, что он был светлый человек. Но только если он был в соответствующем настроении, потому что он часто замыкался в себе — столько пережить!..»

«Друзья папы на волейболе очень его оберегали, — вспоминает Ирина Алексеевна. — В любом смысле, не только физически… Когда мамы не стало, ребята его прямо забирали из дома, насильно увозили, чтобы он не был в своих мыслях — ему было очень тяжело. Его и зрители поддерживали. Помню, давно уже было, ему кричали: “Ботян, давай! Ботян, давай!”, а сын одного из его сослуживцев, тогда ещё маленький, спросил: “Мама, а что такое ботян?” Волейбол для него был не столько игрой, сколько кругом для общения…»

Всё-таки очень сложно писать о человеке, когда нельзя рассказывать о его главном занятии. А всё прочее… Вот ведь, так поглядишь — не жизнь у Алексея Николаевича в Восточной Германии была, а сплошной праздник. Одним из «составляющих» этого «праздника» была рыбалка, о которой также ходят легенды.

«Рыбак он был сумасшедший! — рассказывает Ростислав Михайлович. — Наловит, а потом ходит и рыбу раздаёт. Он вообще добрый по натуре, не жадный!»

«Да, в нашей русской “колонии” он этим хорошо был известен, — соглашается Михаил Петрович. — У него там свои места были, на которых вообще-то нельзя ловить, но Алексею Николаевичу было можно. Потом наловит, звонит: “Выйди на минутку! Возьми пару карпов”».

«Ловил он много, — говорит Ирина Алексеевна, — но не варварски, не сетями! На удочку, на спиннинг… Когда его спрашивали, где ловишь, на что? — он мне кулак показывал — только скажи! На подлёдный лов ездил, и мама с ним на подлёдный лов ездила! У него, когда он выезжал на рыбалку или охоту, всегда с собой были конфеты, кофе и шнапс. Потому что сидят они на озере, где рыбалка запрещена, — подходит егерь или кто: “Нельзя!” Тут папа с ним знакомится, разговаривает, угощает — причём всё это с очень большим уважением, как немцы любят… В конце концов егерь говорит: “Ну ладно, лови!” Сколько они ездили на озеро Хонеккера, там становились — это было запрещено, а у нас всё запросто! В ГДР рыбалка у него была с большой любовью. Если вечером рано освободился — всегда на рыбалку!»

Остановимся и сделаем маленькую паузу. Тут ведь дело не только в том, что человек по своему характеру к себе располагал, но и сказывался его высокий профессионализм. Разведчик должен входить в доверие, вызывать у людей симпатию и — чего греха таить, служба такая! — заставлять их в той или иной степени нарушать правила или, скажем так, ненадлежащим образом выполнять свои служебные обязанности. А как же иначе разведчик добывает секретную информацию и вербует агентов? Прежде всего, располагает к себе интересующий его «объект», постепенно входит в доверие, а затем уже мастерски этим пользуется…