Николай Белоруков - Боевыми курсами. Записки подводника

Надо сказать, октябрьское крымское солнце в противоположность ленинградскому изрядно припекало, поэтому хотелось побыстрее определиться с расквартированием. Долго ждать не пришлось. Прогромыхав по перекинутому через железнодорожные пути мосту, поднимая неимоверную пыль, на площадь въехала грузовая машина. Из нее лихо выскочил пожилой главный старшина и громко обратился к нам:

— Товарищи лейтенанты! Кто из вас женатики? Прошу подойти!

Женатиков среди нас оказалось порядочно, но его это нисколько не смутило. Все семьи он быстро развез по частным квартирам, заранее подготовленным заботливым командованием бригад подводных лодок. Честно говоря, мы не ожидали такого внимательного и теплого приема.

Семью Кудрявцевых увезли в центр города, а нас с Валей Лозневым, товарищем по учебе, определили на Корабельную сторону. Корабельная сторона получила свое название от близлежащей Корабельной бухты. Над Корабелкой, как ее ласково называли севастопольцы, возвышался знаменитый Малахов курган. На склоне кургана среди зелени кустов и травы белел небольшой памятник французским и русским солдатам, павшим при штурме кургана в 1855 году. На нем высечены необычные слова на французском и русском языках: «Их объединила победа и снова объединила смерть. Такова слава солдата, таков удел храбрецов».

Дом, к которому нас подвез главный старшина, был большой, старый и грязный. Он стоял в самом конце улицы на окраине Корабельной стороны, что при ближайшем знакомстве явилось его преимуществом. Его облезлые, побитые временем окна выходили на Северную бухту, свежее дыхание которой мы ощутили в первые же часы. Мебель в квартире, по сути дела, отсутствовала, если не считать нескольких железных, без матрацев, кроватей, трех небольших столиков (по одному в каждой комнате) и нескольких табуреток. Все комнаты были смежными. Затхлый запах с трудом выветривался из этой квартиры. Тем не менее мы были очень довольны и такой крышей над головой.

Обилие дорожных впечатлений и животворный морской воздух возымели свое действие, и мы быстро уснули.

На следующий день вновь прибывшие лейтенанты направились в штаб 2-й бригады подводных лодок, по пути зачарованно оглядывая Южную бухту.

Западная сторона… Здесь у бетонных пирсов величаво покачивались ветераны отечественного подводного флота: развалистые «Ленинцы» и сигарообразные «Декабристы». Южнее, около железнодорожного вокзала и холодильника, к утлому боллидеру примостились наши «малютки».

А на противоположной восточной стороне у плавучих пирсов были пришвартованы пузатые «щуки» и «агешки» (так назывались старые подводные лодки типа «АГ»). На них грузили баки аккумуляторных батарей, торпеды и другую боевую технику…

На 22-й дивизион нас, штурманов, попало четверо: я — на подводную лодку «М-53», лейтенант Б. Кудрявцев — на подводную лодку «М-54», лейтенант В. Лознев — на подводную лодку «М-55» и лейтенант Д. Суров на подводную лодку «М-56». Это были малые подводные лодки 6-бис серии, так называемые «малютки».

Командир 22-го дивизиона подводных лодок капитан 3-го ранга Андрей Васильевич Крестовский приветливо встретил нас у себя в кабинете:

— А!.. Новое пополнение штурманов прибыло!

— Точно так! — доложил ему дежурный по дивизиону инженер — старший лейтенант Павел Петрович Волокитин.

Каждый из нас представился комдиву, как того требовал устав.

Андрей Васильевич просто и незаметно, будто мы знали его давно, втянул всех нас в беседу о состоянии дел на каждой подводной лодке. По всему чувствовалось, что он знал обстановку в дивизионе досконально. Он был грамотным подводником, в совершенстве владел искусством подводного плавания и необычной, только ему присущей методикой боевой подготовки на этих строгих и сложных в управлении подводных кораблях.

— Даю вам пару дней на устройство семей и ознакомление с нашим прекрасным городом. Начните с площади Нахимова, она здесь недалеко, — сказал на прощание Крестовский.

Мы поднялись на гору западной стороны Южной бухты и не спеша направились в указанную сторону. Вскоре вышли на площадь Нахимова, к которой с одной стороны примыкает Графская пристань, а с другой — Приморский бульвар.

Графская пристань — одно из самых интересных мест Севастополя — была построена в 1787 году к приезду Екатерины II. Приморский бульвар, любимое место отдыха севастопольцев, был заложен на месте артиллерийской батареи. В нескольких метрах от уреза воды высился памятник затонувшим кораблям. На другой стороне — Константиновский равелин. В сентябре 1854 года, когда англо-французские войска приближались к Севастополю, между Константиновским равелином и Приморским бульваром были затоплены корабли Черноморского флота, закрывшие своими корпусами вход в Севастопольскую бухту.

Осмотрев Приморский бульвар, мы направились на Исторический бульвар, к знаменитой Севастопольской панораме. Здесь каждая пядь земли была обильно полита русской кровью, все свидетельствовало о доблести наших солдат и матросов…

На следующий день мы прибыли в штаб дивизиона. Про службу на этих маленьких подводных лодках в то время на флоте существовала такая поговорка: «Кто на «малютке» не бывал, тот и горя не видал». Действительно, условия на этих подводных лодках оставляли желать лучшего. Достаточно сказать, что, кроме единственного небольшого диванчика и крохотной подвесной койки, спальных мест у личного состава на этих лодках не было. Поэтому в море команда не раздеваясь отдыхала кто где: торпедисты — под торпедными аппаратами, мотористы — за дизелем, электрики — за электромотором. Я спал во втором отсеке (на центральном посту) под штурманским столом.

Внутри подводной лодки было холодно и сыро. Когда лодка уходила под воду, корпус постепенно отпотевал, и в скором времени холодные капли дождем начинали сыпать на личный состав, приборы, механизмы, и все промокало насквозь.

Кока на этих подводных лодках не было, и горячие блюда стряпали торпедисты, в распоряжении которых находились три электрических бачка: по одному для каждого блюда. Торпедисты, разумеется, не имели достаточной кулинарной подготовки. Приготовленная ими даже из отличных продуктов пища была невкусной, и команда предпочитала есть консервы.

Помню, как однажды наш кок, то есть торпедист, Ерохин дал мне эмалированную кружку, как мне показалось, с какао — на его поверхности отчетливо бликовали масляные пятна.

— Товарищ Ерохин, какое жирное у вас какао сегодня! — похвалил я его.

Он смутился, потом заглянул в кружку, молниеносно выхватил ее из моих рук и опрометью кинулся в первый отсек. Через минуту он виновато вручил мне кружку, но уже с компотом.