Питер Акройд - Темза. Священная река [litres]

В самом устье реки орудовали “рекеры”, ложными огнями сбивавшие лоцманов с курса и вызывавшие кораблекрушения. Эстуарий с его ручьями и болотами был идеальным местом для того, чтобы прятать и перевозить контрабанду. “Аулерами”, к примеру, назывались те, кто нелегально переправлял через болотистую местность тюки шерсти. Из века в век эстуарий оставался царством лодочников-контрабандистов, вовсю пользовавшихся притоками и прочими водными путями. Прекрасные возможности для их ремесла предоставляли скалистые морские берега близ Рекалвера и Уитстебла. Другие контрабандисты проскальзывали, минуя таможенников, по речкам Суэйл, Медуэй и Янтлет-крик. Местами хранения могли служить пабы и церкви, а порой товары прятали под водой – в болотцах и ручейках. Дефо в “Путешествии по всему острову Великобритания” (1724–1727) пишет о Фавершеме: “Я не знаю ничего, чем прославился бы этот город, помимо пресловутой контрабанды”. В Эссексе, по слухам, джин продавался так дешево и в таком изобилии, что жители мыли им окна. В одном парламентском отчете говорится, что, как только корабль из Ост-Индии встает на якорь в устье Темзы, “к нему слетается рой контрабандистов и начинается настоящая ярмарка”. Помимо товаров, тут нелегально переправляли и людей, и занимались этим прямые наследники тех, кто в первой половине XVI века помогал просачиваться в Англию и обратно священникам-иезуитам, противившимся Реформации.

Количество и разнообразие товаров, проходивших через Лондонский порт, было таково, что процветали все виды воровства. До того, как в начале XIX века были созданы охраняемые доки для стоянки судов, годовая потеря дохода оценивалась примерно в 800 000 фунтов. Подозревали, что треть портовых рабочих замешана в тех или иных правонарушениях. Но, поскольку большая часть денег все же попадала в карманы лондонцев, нарушители полагали, что их поведение укладывается в понятия о честной торговле. Это было привычно, это была традиция. “Речные жаворонки” и “длиннофартучники” считали, что их ремесло имеет такое же право на существование, как труд матроса или лоцмана. Бондари и лихтермены называли кражу табака из больших бочек словечком “сокинг” и рассматривали ее как “добрый старый обычай”. Само собой, многие коммерсанты и клерки, связанные с речными перевозками, входили к преступникам в долю. Корабли и корабельные чины, с которыми можно было “договориться”, назывались “покладистыми”. Можно заключить, что Темза ощутимо способствовала формированию столичной преступности.

Река связана не только с преступлением, но и с наказанием. Не случайно ее называли сердитой и даже свирепой. Будучи огромной массой движущейся воды, Темза сама по себе исполнена разрушительного начала. Разливаясь, она приносит беду. Она может казаться жестокой, неумолимой. Шелли заявил однажды Томасу Лаву Пикоку, что “она несет с собой кровь и кости тысяч героев и злодеев, и вода несомненно имеет привкус тления”. Вся история реки подтверждает эти слова. Как гласит популярная баллада о бегстве в 1688 году жены короля Якова II,

На Темзе много столетий разыгрывался жестокий ритуал “окунания”. Начиная по меньшей мере с раннего Средневековья, это было широко распространенное наказание, хотя в печатных изданиях упоминается не часто. Оно было слишком хорошо всем известно, чтобы подробно о нем писать. Подвергались ему, как правило, “сварливые бабы” за непристойную ругань, за привычку “пилить” мужей и поносить соседей. Жертву привязывали к особому креслу или табуретке и трижды окунали в реку. В Кингстоне для этого была предназначена специальная балка, торчавшая поверх средней арки моста. Впервые она была там укреплена летом 1572 года, когда миссис Даунинг, жену могильщика, трижды окунули “по самую макушку”, после чего приспособление, судя по всему, подолгу не простаивало: в том же году церковные старосты заказали новую табуретку. В последний раз в Кингстоне эту табуретку пустили в ход весной 1745 года. Как писала 27 апреля “Ивнинг пост”, “на прошлой неделе суд приговорил женщину, которая содержит пивную ‘Голова короля’ в Кингстоне, графство Суррей, к погружению в воду за бранчливость, и ее, согласно этому решению, посадили на табуретку и окунули в реку Темзу под Кингстонским мостом на глазах у двух или трех тысяч человек”. Табуретка, таким образом, прослужила 173 года.

Этот исправительный (но зачастую – смертельный) обряд был связан с представлением о речной воде как средстве ритуального очищения. В начале III века Тертуллиан, один из отцов церкви, писал о язычниках: “…они совершают омовение, веря, что делают это для рождения к новой жизни и освобождения от наказания за свое вероломство. Точно так же у древних всякий, кто запятнал себя человекоубийством, искал очистительные воды”. Нет причин сомневаться, что подобные ритуалы практиковались и на британской земле. Эти представления уходят в многовековую древность. С помощью Темзы, кроме того, устанавливали виновность или невиновность человека. Подозреваемого в преступлении по традиции заставляли выпить воды из колодца или реки, и считалось, что виновного вода отравляет, вызывая чаще всего водянку.

Если вода – родина богов, то она же – источник всякой справедливости. В 1646 году Кромвель приказал обезглавить верных королю защитников Уоллингфордского замка. “Пусть река возьмет их себе, – якобы сказал он, – пока они не осквернили землю, как король осквернил Англию”.

Рассказы о деревенской жизни в верховьях Темзы содержат много историй о ведьмах и их делах, и, безусловно, с районом Темзы таких упоминаний связано больше, чем с любой другой частью страны. Сохранилось немало имен и прозвищ: Бет Хайд, Полли Паккер, Минти Фруин, мамаша Даттон, старуха Маргарет, Элизабет Стайл, Урания Босуэлл, мамаша Хибблмир, Джейн “Кирпич”, бабушка Пантин. Однако у легенд об этих женщинах более глубокие корни, чем присутствие тех или иных “колдуний” в окрестностях реки. Ассоциация между Темзой и ведьмовством могла быть своеобразным отражением веры в нимф и русалок, населяющих речные воды, отзвуком поклонения самой праматери-реке. Если с Темзой связаны божества женского пола, то нечего удивляться, что демоны женского пола и женская зловредность составляют часть “пучка ассоциаций”.

Сильные традиции “ведьмовства” существовали в Хенли, Рединге и Уоллингфорде. Грибковый налет на вязах в долине Темзы назывался в XIX веке “ведьминым маслицем”, которое будто бы сбивали колдуньи своими волшебными мутовками. Калитки у тропы вдоль верхней Темзы часто делались из железа – якобы “от ведьм”. В обычае было также носить с собой вербену как средство против “совиной порчи” – болезни, которую, как считалось, вызывали ведьмы. Даже в 1946 году, согласно сообщениям, некоторые пожилые обитатели Криклейда еще носили в качестве защиты от сглаза гусиную ножку в матерчатом мешочке. К концу XII века относятся упоминания о ведьмовстве в Кембле, Апплтоне и Рединге. Длительное существование в неизменном виде подобных обычаев и верований, конечно, можно оспорить, ссылаясь на ненадежность источников и склонность к дурной исторической сенсационности, однако традицию, во всем ее объеме и весомости, сбросить со счета не так-то легко.