Иван Никитчук - Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

— Не откажемся от пополнения. Да такого! Перед каждым пеньком готовы шапку ломать, лишь бы умел стрелять.

Хохотнул в ответ только инспектор Реввоенсовета, разглаживая голубые, помятые в дороге бриджи.

Зашли в крайний двор. В саманной хате под соломенной нахохленной крышей обдало приятной прохладой. У стола хлопотала Соня Алтухова. Она уже не скрывала своего положения хозяйки. И опять, как некогда в вагоне, Николай ощутил что-то похожее на зависть. Не разлучаются. Все время вместе. Тотчас оказался мыслями в Новозыбкове… Отправил Фруме разрешение на въезд в расположение дивизии. Томительно ожидание. Через сутки-двое прибудет…

— За борщ спасибо. Недавно от стола. — Желая смягчить упавшее настроение хозяйки, он сжалился: — Испить бы… Не откажемся.

Осушив вспотевшую крынку холодного молока, Петренко укатил в село Ушомир — в кавбригаду.

Квятек раскинул было на столе карту.

— Погоди, — Щорс, подымаясь с табуретки, надел фуражку. — В окопы. По дороге введешь в обстановку.

Богунская бригада перекрыла житомирскую ветку. Батальоны первого полка окопались сразу за огородами села Могильное. Южнее укрепились другие два полка богунцев. Окопы их, переваливая железнодорожную насыпь, уходили к селу Белошицы. Именно этот участок вызывает у Николая тревогу. Бросил сюда все, вплоть до комендантских и хозяйственных команд. Конницу Петренко сосредоточил в селе Ушомир, в глубине обороны дивизии, на случай кинуть в подмогу таращанцам и новгородсеверцам, заседлавшим железные дороги на Новоград-Волынский и Сарны.

— Мирно, слышу, живете тут с петлюровцами, — сказал Танхиль-Танхилевич, полдня нудившийся возле малоразговорчивого начдива.

— Со вчерашнего что-то утихли. — Квятек виновато покосился на щеголевато одетого политотдельца. — Постреливают… Я приказал не отвечать, не тратить даром патроны.

Николай, переняв взгляд командира полка, одобрительно кивнул. Не убавляя шага, обратился к нему:

— Завтра тут будет жарко. Задача твоя… не только выстоять. Измотать здесь и отбросить. Якиру приказано пробиваться на Житомир… Ударим навстречу.

Позиция первого батальона выгодная, на возвышении, скрытые подходы — селянские садики и огороды. Бойцы ловко приспособили для сообщения канавы. Николай, всматриваясь, вспомнил:

— Окопы-то наши. В апреле стояли…

— Они самые, — подтвердил комбат Кощеев. — И дальше до самых Белошиц угодили… Роты едва не каждая вселились в свои.

В тихом предвечернем небе послышался треск. Аэроплан. Тянет со стороны Киева. Темнел стрекозой.

— Командарм Семенов, — сказал политотделец, защищаясь от солнца.

Резкий звук мотора и пулеметная очередь заставили опять вскинуть бинокли — хорош командарм! Аэроплан, упав едва не до земли, поливал свинцом железнодорожный разъезд — виднелись невдалеке тополя и водокачка. На требовательный взгляд начдива Квятек упавшим голосом произнес:

— Тылы наши… Боепитание. Подорвет, гад…

Снизу поднялась ружейная пальба. Аэроплан, взмыв, отогнул к селу, переваливаясь с крыла на крыло, уходил вдоль житомирской ветки.

— К Петлюре подался… На вареники.

Слова Лихуты, командира 2-го батальона, встретившего начальство у прудка, внесли оживление. Танхиль-Танхилевич нисколько не смутился своей промашки:

— У Деникина с Петлюрой разные идеологии.

— У каждого своя, так сказать, чашка и ложка.

Окопы второго батальона извивались по гребню вымоины, заросшей терновником и бурьянами. Подходы тоже скрытые. Шестая рота на голом месте как на ладони. Насквозь просматривается.

— Углубить ходы сообщения.

— Товарищ начдив, кремень земля-то. Лопата не лезет…

Николай взглядом оборвал словоохотливого комбата.

— Врываться… Завтра уже не будет времени…

Сделав знак Квятеку подойти, тихо спросил:

— Вижу нежинцев… Как они?

— Бойцы чего?.. Перемешались с богунцами, не различить. Дурь в наших головах, командирских… — Не выдержал усмешку Щорса: — Правильно ты поступил… Расформировал нежинцев, раскидал по бригадам.

На стыке второго и третьего батальонов ждал их комбат Ковбаса с ротными. Доклад его оборвала пулеметная очередь. Пришлось лечь. Николай, устраиваясь локтями, прислонил к глазам бинокль. Петлюровский пулеметчик у железнодорожной будки, за каким-то сараем. Метко кладет очереди. Не оборачиваясь, Щорс приказал кинуть пару снарядов. Видал, как второй взрыв в щепы разнес сарай. Ожила винтовочная перестрелка. Возле Щорса легли Дубовой с одной стороны, с другой — политинспектор. Щорс повернул к Дубовому голову и сказал.

— Ваня, смотри. Как пулеметчик метко стреляет.

В грохоте взрывов и пулеметной стрельбы почти неслышно раздался пистолетный выстрел. Красноармейцу на голову упала стреляная гильза.

— Какая это сволочь с ливорверта стреляет?.. — возмущенно сказал солдат.

В это время бинокль выпал из рук Щорса, голова поникла…

Выстрел, которым был убит Щорс, раздался после того, как артиллерия красных разнесла в щепки железнодорожную будку, за которой находился пулеметчик.

— Щорса-а убило-о! — раздался истошный голос из ближнего окопа.

Дубовой подполз к Щорсу. Увидел, что голова комдива простреляна насквозь. Пулевое “выходное” отверстие у виска было больше, чем «входное» на затылке. «Значит стреляли сзади… Политинспектор…» — сразу догадался Дубовой.

Голову мертвого Щорса тут же, на поле боя, лично забинтовал сам Дубовой, боясь огласки и солдатской мести. Когда медсестра Богунского полка Розенблюм Анна Анатольевна предложила перебинтовать аккуратнее, Дубовой ей не разрешил…

Шепотом, от одного к другому, передавалась весть: «Товарищ Щорс убит», «начдив погиб». Цепи богунцев замерли. Но вот кто-то поднялся во весь рост, крикнул голосом нечеловеческой силы: «Да здравствует товарищ Ленин! Да здравствуют большевики! За Коммунистический интернационал — ура!», взмахнул над головой винтовкой и побежал вперед. Он упал, сраженный пулей, в нескольких шагах от окопов, но окопы уже опустели: по полю молча, с винтовками наперевес бежали в атаку поднявшиеся без команды богунцы. Несколько минут захлебывались лаем петлюровские пулеметы, испуганно трещали винтовки. В поле разорвалось, поднимая фонтаном землю, с десяток снарядов, а потом все затихло. Богунцы все бежали вперед. Позади остались петлюровские пулеметы и батареи с переколотой прислугой.

Последний полученный Щорсом боевой приказ был выполнен: дивизия отстояла Коростеньский железнодорожный узел. Через несколько дней, прорвав окружение, она соединилась с частями Красной армии, действовавшими на Правобережной Украине.

Письмо пулеметчика Живонога отцу в деревню Заречное на северной Черниговщине: