Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)

Был еще один источник тревоги по поводу пропагандистской войны. Разумеется, Рузвельт со своим даром политического влияния придал пропагандистской деятельности необыкновенный размах и силу. Британский эксперт Ричард Кроссмэн считал речи президента и Черчилля наилучшими примерами для пропагандистов. Проблема заключалась в разрыве между высокими принципами и каждодневными ситуациями и возможностями. В то время как многие комментаторы, например, выступали за безусловную капитуляцию как выражение решимости и единства Объединенных Наций, на практике этот принцип не соблюдался в полной мере. Так, пока в голову людей вбивали тезисы о важности безоговорочной капитуляции, союзное командование шло на уступки — как в случае с первоначальными условиями прекращения огня Италией, выдвинутыми Эйзенхауэром. Это подрывало основную доктрину.

Ослаблять и подавлять моральный дух населения враждебных государств; возбуждать надежды свободы и поощрять движение сопротивления в оккупированных странах; завоевывать симпатии простых людей и тем самым влиять на руководство в нейтральных странах; противодействовать попыткам противника расколоть Объединенные Нации; содействовать пониманию в союзных странах идеалов и политики США — вот в чем состояли главные цели политической борьбы администрации. Ее идеи распространялись по радио, в фильмах, листовках, плакатах, через газеты и прочие средства массовой информации. Противник проявлял такую же активность и на более профессиональном уровне. Гитлер пришел к власти как искусный пропагандист; понимал тесную связь между пропагандой и организацией; пришел к выводу, что большинство людей «по натуре женственны» и движимы больше чувством, чем логикой; настаивал на простоте пропаганды, «потому что люди мыслят примитивно»; не верил, считает З.-А.-Б. Земан, «в отличие от Джефферсона, что люди состоят из индивидов, способных определять свои политические судьбы...». А в Геббельсе он нашел блестящего и неутомимого оратора.

Для нацистской пропаганды Рузвельт и его богатые, сытые соотечественники стали излюбленными мишенями. Немецкие студенты Высшей политической школы, готовившей специалистов по пропаганде, оттачивали свое мастерство в первые месяцы войны на полемике с содержанием выступлений по радио и пресс-конференций Рузвельта, его оценками роли Вудро Вильсона, его морализаторством, его наивными сверхупрощениями и более всего его неприязнью к Германии. Согласно ориентировкам для студентов по Рузвельту и общественному мнению США, американцы в принципе последователи Джефферсона, но фактически президент передал контроль над страной лоббистам, профессиональным политикам и прессе. «Сегодня в Соединенных Штатах проповедуют идеи Джефферсона, но на практике следуют Гамильтону: прежде почитали Билль о правах, свободу и равенство, верили в простого человека. Ныне выступают за увековечение неравенства, систематическое насилие правительства над народом в интересах государства и капитала». Во внешней политике, внушали студентам, американцы мечутся между пацифизмом и мессианством, морализаторством и экономическим империализмом.

Посылы нацистской пропаганды в 1943 году колебались в диапазоне от стандартных утверждений, будто еврейско-капиталистическо-коммунистические силы контролируют правительство США, до старых попыток внести раскол в ряды союзников. Согласно этим посылам, Джон Булл стремился обескровить Америку, в то время как янки пытались растащить Британскую империю. Красные готовились поставить под власть коммунизма после войны всех своих союзников. На фронте через немецкие листовки и громкоговорители велась пропаганда, имевшая целью воспользоваться усталостью и тоской по дому «Джи ай». Однако стержнем всей нацистской пропаганды был антисемитизм. Так, на немецкой листовке под заглавием «Женщина, которую ты оставил дома» изображен разбогатевший спекулянт Сэм Леви, лапающий свою секретаршу Джоан Гопкинс, которая любит Боба, но не знает, когда Боб вернется с войны. И разве предосудителен легкий поцелуй между друзьями?

Задачу противодействия пропаганде подобного рода Рузвельт вполне мог оставить в ведении фронтовых специалистов психологической войны. Как главный пропагандист он нес ответственность за идеи, служившие руководством для других. На этом уровне главная проблема, занимавшая в 1943 году Рузвельта и Гитлера, состояла в оценках старого либертарианского тезиса Джефферсона или его более современного и положительного, расширительного значения свободы. Оба противника пользовались большей частью различными символами. Гитлер превозносил дисциплину, авторитет и отечество, осуждал большевизм, интернационализм, плутократию и, конечно, евреев. Рузвельт не мог стоять на той же почве. Но один символ, содержательный сам по себе и имевший глобальное значение, принимался обеими сторонами и, следовательно, был объектом борьбы обеих сторон — это свобода.

Некогда Гитлер интерпретировал свободу лишь как жизненное пространство для немцев, но последовательно менял ее значение до и во время войны в направлении свободы масс пользоваться безопасностью и комфортом. Свободу с англо-американской точки зрения он расценивал как свободу демократий эксплуатировать остальной мир, свободу плутократов в рамках демократий эксплуатировать массы. «Если англичане уверяют, что борются за свободу, они могли бы показать замечательный пример, предоставив полную свободу странам, входящим в империю». Символ свободы к середине войны распространялся на весь мир. Черчилль обращался к американцам как к соратникам в борьбе за свободу. Сталин в приказе солдатам провозглашал войну войной за свободу. «Ирония состоит в том, — отмечалось в японской радиопередаче на английском языке в конце 1943 года, — что американцы, американское оружие и деньги используются в то же время для лишения народов Азии права быть свободными людьми... Американцы, которые во время Гражданской войны сражались против рабства, которые полагали, что сражаются в этой войне за освобождение всего человечества, должно быть, с болью в сердце воспринимают трагический курс, которым ведет страну их президент». Слово «свобода» было на устах всех людей, порабощенных колониализмом, но вкладывающих в него особый смысл.

Рузвельт неоднократно изобличал гитлеровское понятие свободы. Он усматривал в нем не свободу жить, но свободу для нацистов господствовать и порабощать человечество. Президент, считавший себя экспертом по общественной психологии, пытался внедрить понятие свободы, отвечающее нормам гуманизма и улучшения условий жизни.

— Суть нашей сегодняшней борьбы состоит в том, чтобы человек был свободен, — говорил он за месяц до Пёрл-Харбора. — Не может быть реальной свободы простого человека без просвещенной социальной политики. В конечном счете это и есть цели, за которые сражаются сегодня демократии.