Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)

Бора с энтузиазмом поддержали несколько британских политиков, включая посла в Вашингтоне Галифакса, сэра Джона Андерсона и Макензи Кинга, деливших ответственность за британский атомный проект. Представленный датским послом Феликсу Франкфуртеру, Бор осторожно поинтересовался, знает ли член Верховного суда что-либо об атомном проекте. Когда Франкфуртер упомянул невзначай кодовый знак «X», ученый понял, что судья в курсе дела. Франкфуртер плохо представлял себе научную суть проблемы, но знал немало о природе идей, ей сопутствующих. Макс Фридман отмечает его осведомленность в вопросе несовместимости этики и философии научного исследования с содержанием атомных секретов от мира за колючей проволокой охранных мероприятий. Судья обещал Бору ознакомить президента со взглядами датского ученого.

Франкфуртер обнаружил, что Рузвельт «до смерти озабочен» послевоенной атомной проблемой. Президент знал, что ему самому и Черчиллю придется ею заниматься; знал и о боязни Черчилля поделиться секретами с русскими. Бор не поверил, когда Франкфуртер передал ему мнение президента — необходима поездка датского ученого в Лондон и обсуждение всей проблемы с Черчиллем. Ожидая в Лондоне встречи с премьер-министром, Бор получил весточку от своего старого приятеля, русского ученого Петра Капицы, с приглашением посетить Москву, где созданы все условия для научной работы. Из этого Бор сделал вывод, что русским известно о ведущейся на Западе работе над созданием бомбы и они хотели бы, чтобы он принял участие в их исследованиях по расщеплению ядра.

Встреча Бора с Черчиллем завершилась катастрофой — прежде, чем ученый успел обсудить с премьером ключевые вопросы. Занятый планами вторжения во Францию, премьер-министр быстро утратил терпение, слушая неторопливые и обстоятельные разъяснения Бором существа проблемы. Расстроенный Бор вернулся в июне в Вашингтон и разыскал Франкфуртера, который быстро сообщил о лондонской неудаче в Белый дом. Президента позабавило, что кто-то осмелился отвлечь Черчилля, когда тот столь воинственно настроен. Он заявил, что встретится с Бором. Президента не утомила длинная докладная записка Бора, в которой ученый, в отличие от журналиста, выносящего на первый план основные положения и развивающего их, долго подводил солидную теоретическую базу под свои выводы.

Бора встретил в Белом доме прием, отличный от оказанного ему на Даунинг-стрит, 10. Президент тепло приветствовал ученого, усадил его рядом со своим столом необычной конструкции, рассказал несколько историй о встречах Черчилля и Сталина в Тегеране, выслушал соображения Бора и сказал, что в принципе согласен с ним. Посочувствовал Бору в связи с приемом у Черчилля, заметив, что премьер часто вел себя таким образом, когда его посещала новая идея. Выразил убеждение, что атомная энергия открыла колоссальные возможности как для блага, так и для зла, будет способствовать международному сотрудничеству и даже откроет новую эру в истории. Этот вопрос, считает он, следует обсудить со Сталиным. Ясная и вдохновенная речь президента окрылила Бора, тем более что Рузвельт пообещал поднять этот вопрос и на предстоящей встрече с Черчиллем.

Документальных свидетельств того, что Рузвельт и Черчилль обсуждали вопрос об атомной бомбе на встрече 19 сентября 1944 года в Гайд-Парке, вслед за встречей в Квебеке, нет, однако из ее исхода можно сделать некоторые выводы. Премьер, подозревая, что от Бора произойдет утечка информации в Москву, очевидно, преуспел в подрыве доверия Рузвельта к физику. Печальный пример того, что происходило, когда идеализм и аморфная политика Рузвельта сталкивались с акцентированной, ориентированной на атлантизм позицией Черчилля. Памятная записка, выпущенная после встречи двух лидеров, констатировала окончательное решение:

«1. Предложение информировать другие страны о проекте „Тьюб аллойз“ с последующим международным соглашением о контроле и использовании неприемлемо. Проблему необходимо решать в обстановке чрезвычайной секретности; когда бомба будет наконец создана, возможно, после оценки всех последствий, использовать ее против японцев; их следует предупредить, что они подвергнутся повторной бомбардировке, если не капитулируют.

2. После разгрома Японии между США и правительством Великобритании продолжится полномасштабное сотрудничество в развитии проекта «Тьюб аллойз» в военных и коммерческих целях, до тех пор пока оно не будет прекращено совместным соглашением.

3. Необходимо провести расследование деятельности профессора Бора и принять меры, с тем чтобы гарантировать его ответственность за предотвращение утечки информации, особенно к русским».

За изменением позиции Рузвельта стояла не только противоречивость его характера, но также фундаментальная перемена реальной политики в связи с атомным оружием. К осени 1944 года стало очевидно, что Германии не удастся создать бомбу. Страх ученых, что фюрер окажется обладателем ядерного оружия, отступил. Кто-то из ученых начал удивляться позиции своих политических лидеров. Лидеры, особенно Черчилль, размышляли: каковы окажутся последствия ситуации, если оружием завладеют русские, — их подозревали в шпионаже с целью выведать атомные секреты. Проблема теперь не Германия, а Россия. Антигитлеровская коалиция переживала новый кризис.

Определенное время пророческим голосам ученых разных стран, отчаянно пытавшихся предотвратить катастрофическую гонку ядерных вооружений, не позволяли достигнуть высших эшелонов американского руководства. Опасная, страшная атомная эра рождалась в обстановке секретности и подозрений, не как следствие многонационального научного сотрудничества с целью обеспечить международный мир, но как средство войны против стран «Оси» и, возможно, сдерживания русских. Москва реагировала на приход этой эры усилением подозрительности и шпионажа. Некоторые замечания Стимсона о встрече с Рузвельтом в конце августа иллюстрируют странную смесь идеализма и узкого практицизма в том, что касалось «Си-1» — зашифрованного названия атомного проекта: «Необходимость вовлечения России в лоно христианской цивилизации... Возможное использование для этого „Си-1“... Меры по разоружению. Невозможность рассекречивания „Си-1“. Наука делает общий критерий невозможным».

Когда президента везли по улицам Вашингтона, он наблюдал материальные воплощения мобилизованного общества. Прогулочная зона, с пристройками и крыльями, отходящими от серых громадин зданий времен Первой мировой войны, выглядела как сплошная строительная площадка. По тротуарам ходили в основном военнослужащие: матросы, морские пехотинцы, женщины в форме вспомогательных служб сухопутных сил, ВВС и ВМФ, солдаты союзных войск. Недалеко от Белого дома располагался служебный вход театра Беласко, в котором разместился солдатский магазин. С нормированием бензина сократилось количество гражданских автомашин на улицах. Часть сотрудников государственных учреждений ездила на работу на велосипедах.