Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)

— Как вы думаете, папа выдержит это? Если он не сможет говорить как следует, это полное фиаско.

Рузвельт начал говорить. К удивлению присутствовавших, говорил он сидя. Первые слова звучали странно, словно президент их прожевывал:

— Итак, мы здесь — мы снова здесь через четыре года. И что это были за годы! Знаете, я постарел на четыре года — некоторых это, кажется, раздражает. По статистике миллионы американцев были старше на одиннадцать лет, когда мы начали избавляться, — речь его убыстрилась, голос стал тверже и громче, — от хлама, который нам оставили в 1933 году.

Взрыв аплодисментов, возгласы, удары кулаками по столу. Рузвельт продолжал высмеивать тех, кто подвергал профсоюзы нападкам три с половиной года подряд и затем вдруг обнаружил, что любят их и хотят защитить от друзей. Республиканцы, одобрившие в своей чикагской программе законы «нового курса», продолжал он язвительно, теперь не узнают эти законы при дневном свете.

— Возможно, имитация считается теперь наиболее искренней формой лести, но боюсь... в данном случае это самая распространенная форма обмана.

Разумеется, верно, что в республиканской партии сохранились просвещенные либеральные элементы, — они упорно и честно боролись за то, чтобы партия отвечала критериям современности и шла в ногу с прогрессом американского общества. Но эти либеральные элементы не выбили старую республиканскую гвардию с позиций, на которых она окопалась.

— Не может ли старая гвардия отмереть сама, как «новый курс»?

— Полагаю, что нет. В этом цирке мы видели немало удивительных трюков, но ни один слон из цирка не способен сделать «колесо» без того, чтобы опрокинуться прямо на спину.

Президент произвел обзор профсоюзных и собственных достижений. Как раз его старым «новым курсом» и обеспечен военный прогресс, он высмеял попытки республиканцев оперировать общими цифрами; осудил тех, кто обхаживает профсоюзы в корыстных целях, и заявил, что случайные забастовки, имевшие место, осудили все ответственные профсоюзные лидеры, за исключением одного.

— И этот единственный лидер отнюдь не принадлежит к моим сторонникам.

Теперь Рузвельт был в ударе: возвышал и понижал голос, растягивал слова и предложения; смеялся над некоторыми нелепыми обвинениями оппозиции; высмеивал протесты республиканцев против того, что рабочие жертвуют доллар любой «злонамеренной политической партии», в то время как монополисты тратят на это десятки тысяч долларов; порицал республиканцев за то, что они затрудняют солдатам и матросам, служащим за рубежом, а также морякам торгового флота возможность пользоваться правом голоса. Напомнил аудитории о «гувервилях» 1933 года и обвинил своих противников в копировании гитлеровского метода большой лжи, особенно когда речь шла об утверждениях, будто в 1933 году страна спасена от депрессии, в которую ее завели не республиканцы, а демократы.

— Есть древнее и довольно мрачное изречение, которое гласит: «В доме повешенного не говорят о веревке». Вот почему, будь я лидером республиканцев, выступающим перед смешанной аудиторией, последнее слово в словаре, которым решился бы воспользоваться, — «депрессия».

Теперь слушатели в зале не просто выкрикивали одобрительные возгласы, а смеялись. Опасения Анны развеялись. Высказывания Рузвельта были не только забавны и остроумны сами по себе, — тут и модуляции голоса, акценты, выражение невозмутимой невинности на лице чередуется с игрой глаз, деланым изумлением, откровенной насмешкой и мягким сарказмом. Аудитория аплодирует, многие, видимо, про себя хохочут.

Затем последовал давно запланированный Рузвельтом удар ножом. Прекрасно выделанное и отточенное лезвие он вонзил в присутствующих с абсолютно серьезным выражением лица — начал говорить тихим, печальным голосом, который быстро перешел в бурное негодование:

— Эти лидеры республиканцев не удовлетворились нападками на меня, жену или сыновей. Нет, не удовлетворились. Теперь они переключились на мою маленькую собачку Фалу. Разумеется, меня не трогают эти нападки, мою семью — тоже, но... — Президент сделал паузу и затем быстро произнес: — Фалу они трогают.

Понимаете, Фала — шотландского происхождения и, узнав, будучи шотландкой, что фантазеры-республиканцы в конгрессе и за его пределами сочинили историю, будто я оставил ее на Алеутских островах и затем послал туда эсминец, чтобы привезти ее домой — что обошлось налогоплательщикам в два, три, восемь или двадцать миллионов долларов, — она пришла в ярость. Собачка совершенно изменилась. Я привык выслушивать злонамеренные вымыслы о себе — такой старый, изъеденный червями фрукт, каким я себя представляю, — усмехнулся президент, — не может этого избежать. Но, думаю, я имею право заступиться, отвергнуть клеветнические измышления в отношении моего пса.

Президент продолжал выступление еще некоторое время, но он уже ответил на главный вопрос, волновавший слушателей. В 1940 году Рузвельт говорил:

— Я старый боец избирательных кампаний и люблю хорошую драчку.

Четыре года спустя он явно остается таким же. Это не то выступление, важность которого раскрывалась в долговременной перспективе, — оно оказывало влияние именно сейчас. Репортеры, сопровождавшие Дьюи в поезде, которым он пользовался для проведения избирательной кампании в Калифорнии, быстро оценили речь президента, прослушав ее в вагоне для прессы. Дьюи воспринял эту «подлую» речь как способ рассердить его, и этот способ подействовал. Он решил вести кампанию более агрессивно.

Открыв выборные баталии, президент вернулся на четыре недели на позиции беспристрастного главы исполнительной власти. Он выступил лишь один раз, у камелька, призвав людей голосовать и отвергнуть обвинения в том, что в администрации доминируют коммунисты. Между тем его политические помощники подготовили окончательные планы. Основную стратегию выработали заблаговременно. Как и в прошлом, он будет взывать к республиканцам — либералам и интернационалистам, обвинять Дьюи в зависимости от конгрессменов, сам добиваться поддержки конгрессменов, особенно от южных штатов, одновременно мобилизуя электорат в больших городах.

Эта стратегия отвечала стандарту и проверена временем. Более серьезна текущая проблема. В начале года Льюис X. Бин, энтузиаст в статистике и политике, представил Гопкинсу, Ханнегану и Хиллмэну пространное исследование о поведении электората в связи с достижениями и потерями демократов. Он обнаружил, что провалы демократов в 1942-м и 1943 годах вызваны не популярностью республиканцев, но сокращением числа избирателей, участвовавших в голосовании. Процент голосующих за демократов неумолимо убывал из-за низкого уровня участия в выборах — и в больших городах, и в менее урбанизированных зонах, таких, как собственный округ Рузвельта — Датчисс. В заключение Бин вынес вердикт: «Повышение процента участия избирателей в выборах... имеет для демократической партии решающее значение в 1944 году».