Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)

— Я не могу оставаться спокойным, когда он оказывает давление в скрытой форме, которое направлено главным образом против меня.

Рузвельт попросил Джонотана Дэниелса утрясти дело и «постараться удержать Лилиентала от поступков, раздражающих Икеса».

Фрэнсис Перкинс давно изучила президента; она находилась рядом с ним во время всех взлетов и падений его физического и политического состояния. Разговорам о его физической немощи придавала мало значения, но ее поразил вид президента на заседании кабинета накануне дня инаугурации. Лицо осунулось, седые волосы, безжизненный взгляд; костюм казался слишком просторным. И все же он выглядел веселым и счастливым. Только по окончании заседания, часа через два, она осознала, что у Рузвельта землистая кожа человека, страдающего хронической болезнью. Он поддерживает голову руками, шевелит синими губами; руки трясутся. Тем не менее способность восстанавливаться у Рузвельта столь велика, что на следующий день Лихи, постоянно наблюдавший президента, не обнаружил никаких отклонений в его физическом состоянии, а Лилиентал считал даже, что он выглядит прекрасно.

За несколько недель до дня выборов Рузвельт изучил историю президентских инаугураций и обнаружил более дюжины случаев, особенно в ранние годы существования республики, когда президенты присягали не на ступенях Капитолийского холма, а в других местах. Через неделю после выборов он с ликующим видом сообщил корреспондентам: главный завхоз конгресса сенатор Берд и его комитет выделили на инаугурацию 25 тысяч долларов, но он думает, что сэкономит «уйму денег...». «Полагаю, она обойдется менее чем в 2 тысячи долларов». Церемония состоится у южного портика Белого дома.

Один репортер спросил, будет ли проводиться парад.

— Нет, для кого проводить этот парад?

Двадцатого января 1945 года, в субботу, было холодно, небо заволокли свинцовые тучи. Несколько тысяч человек собрались на лужайке Белого дома, покрытой слежавшимся снегом. Оркестр морской пехоты, в парадной красной форме, отбивал марш «Приветствие шефу». Президент двигался в толпе, собравшейся у портика, покачиваясь в инвалидном кресле. Он сидел без какой-нибудь накидки или пальто. Затем к нему наклонились сын Джеймс и агент секретной службы. Рузвельт обхватил их шеи, и они приподняли его с неподвижными ногами настолько, чтобы он мог охватить взглядом собравшихся. Затем президент опустил руки, спокойно кивнул Джимми, обменялся рукопожатиями с Трумэном и повернулся лицом к верховному судье Стоуну. Президент смотрел на собравшихся из-за пелены падающего снега, затем обратил свой взор на памятник Вашингтону и высящийся за ним мемориал Джефферсона. Он четко и твердо произносил вслед за верховным судьей слова клятвы. Затем начал инаугурационную речь:

— ...Мы, нынешние американцы, вместе с нашими союзниками, проходим высшее испытание. Это испытание на нашу смелость, решимость, мудрость и приверженность к основам демократии.

Если мы успешно и с достоинством выдержим это испытание, то совершим подвиг величайшего исторического значения, которым будут гордиться мужчины, женщины и дети во все времена...

Президент говорил негромко, временами делая выразительные акценты.

— Мы стремимся к совершенству. Его нельзя достичь сразу, но все-таки мы стремимся к нему. Мы можем совершить ошибки, но эти ошибки не должны проистекать из слабодушия и утраты моральных принципов.

Помню, как мой старый школьный учитель доктор Пибоди говорил в дни, которые казались нам безопасными и безмятежными, что «в жизни не все складывается гладко. Иногда мы достигаем вершин, но затем течение жизни меняет направление и мы скатываемся вниз. Важно помнить, что само развитие цивилизации проходит по неуклонно восходящей линии, что средняя линия, проведенная через взлеты и падения веков, всегда имеет тенденцию подниматься вверх».

Наша Конституция 1787 года не является совершенным документом, она и сейчас далека от совершенства. Но она дает надежную опору, на которой разные люди, люди разных рас, цвета кожи и вероисповеданий, могут строить прочное здание демократии.

Так же и сегодня, в 1945-й военный год, мы усвоим уроки — ужасно дорогой ценой — и можем извлечь из них большую пользу.

Мы усвоили, что не можем жить мирной жизнью в одиночку, что наше собственное благосостояние зависит от благосостояния других стран, расположенных далеко от нас. Мы усвоили, что должны жить как люди, а не как страусы или собаки на сене.

Мы научились быть гражданами мира, членами человеческого сообщества.

Мы усвоили простую истину, как говорил Эмерсон. — И здесь президент перешел к медленной, ритмичной и выразительной речи. — Единственный способ подружиться заключается в том, чтобы стать другом.

Мы никогда не добьемся прочного мира, если будем подходить к его созиданию с подозрением, недоверием или страхом. Мы его добьемся лишь посредством понимания, доверия и смелости, исходящих из убеждения...

Через две недели после того, как «священная корова» стартовала вместе с эскортом истребителей, самолет коснулся обледенелой взлетно-посадочной полосы советского аэропорта близ города Саки в Крыму. На борт самолета приветствовать президента и его спутников поднялись Молотов, Стеттиниус и Гарриман. Когда, несколько позже, приземлился самолет Черчилля, Майк Рейли помог Рузвельту сесть в джип. Президент медленно катил в своем джипе к почетному караулу в сопровождении Черчилля, идущего тяжелой походкой сбоку, и толпы фотокорреспондентов, бредущих позади и щелкающих фотокамерами. Солдаты застыли по стойке «смирно», командир держал перед собой клинок, похожий на большую сосульку. Оркестр сыграл «Звездно-полосатый флаг», «Боже, храни королеву» и «Интернационал».

Врачу Черчилля президент показался старым, худым, съежившимся в своей большой накидке, когда он, с вытянувшимся лицом и раскрытым ртом, смотрел на строй солдат. Когда его посадили в лимузин рядом с Анной и началась поездка в Ялту, отстоявшую на 90 миль, Рузвельт с большим интересом стал смотреть по сторонам — на бесконечную линию охранников: многие из них — молодые женщины с ружьями «томми»; на пустые строения и сгоревшие танки и затем — на заснеженные горы, через которые пролегал путь автомобильной процессии, прежде чем спуститься к побережью Черного моря. Президент поселился в Ливадийском дворце, 55-комнатной летней резиденции царей, окна выходят в парки с посадками кипарисов, кедров и тиса.

С террасы дворца президент мог наблюдать с северной стороны впечатляющую панораму гор, обращенных к морскому побережью. Одна из этих гор напоминала большого медведя, опустившего в море пасть. Крымская легенда рассказывала, что это Великий медведь. Много лет назад на берегу брошена прекрасная девочка; ее нашел Великий медведь и воспитал среди себе подобных. Затем из-за моря прибыл на корабле принц, влюбился в девушку и повез ее с собой за море. В отчаянии Великий медведь попытался выпить море и вернуть девушку. Он пил и пил бесконечно...