Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)

«То, что сообщат Вам Гарри и Джордж Маршалл, я поддерживаю умом и сердцем, — писал Рузвельт через три дня Черчиллю. — Ваш и мой народы требуют открытия второго фронта, чтобы ослабить давление на русских; люди достаточно мудры, чтобы понимать: русские сегодня убивают немцев и уничтожают их военной техники больше, чем мы с Вами, вместе взятые. Если даже планом не будет достигнут полный успех, сохранится великая цель...»

Американцы, обнаружив в Лондоне, что Черчилль живо интересуется их планами, направили Рузвельту послание с оптимистическим прогнозом — есть перспектива подписать соглашение. На самом деле Черчилль отнесся скептически к идее ранней широкомасштабной переброски войск на континент через пролив и напрочь отвергал чрезвычайный десант осенью 1942 года. Взыграли все его старые страхи: боязнь еще одного отчаянного десанта с большой вероятностью его разгрома и спешной эвакуацией войск, как в Галлиполи; опасения брать на себя обязательства, прежде чем американцы выделят крупные контингента сухопутных войск и авиации, память о кровавой бане во Франции в Первую мировую войну. Как обычно, он увлекался идеями периферийных операций — в данный момент лелеял идею вторжения в Северную Норвегию. Военачальники Черчилля, особенно Брук, подкрепляли страхи и сомнения премьера мнениями военных экспертов. Впрочем, вопреки обыкновению Черчилль не выражал свои взгляды в резкой, откровенной форме. В принципе он допускал удар через пролив, но обставлял свое согласие оговорками и ограничениями. На данном этапе он не хотел ни обескураживать своего союзника Сталина (в конце концов, он еще может пойти на какую-то сделку с Гитлером), ни огорчать своего друга Рузвельта (что, если он уступит требованиям общественного мнения и сконцентрирует силы США в Тихоокеанском регионе, забросив стратегию «приоритет Атлантики»).

Лондонские встречи проходили во время победоносных операций японского флота в Бенгальском заливе. Снова и снова в воображении Черчилля всплывали мрачные картины завоевания японцами Индии и их встречи на Ближнем Востоке с немцами. На самом деле эти воображаемые картины оставались страшилками: японцы не планировали вторжения в Индию. В данный момент они направлялись как раз в противоположную сторону для проведения флотом операции в центральной части Тихого океана и развязывания рокового конфликта у Мидуэя. Гитлер слишком увяз в России, чтобы решать какие-либо стратегические задачи на Ближнем Востоке. Немцы и японцы не имели даже общей стратегии.

И все же Черчилль предчувствовал смертельную угрозу. Потерять 400 миллионов индийских подданных его величества — это позор; позволить немцам и японцам обменяться рукопожатиями в Индии или на Ближнем Востоке — значит допустить «безмерную катастрофу». Рузвельт сомневался, что противники обменяются рукопожатиями, но был убежден: Черчилль глубоко переживает свою ответственность за судьбу этого огромного уязвимого региона, подвластного империи.

Порадовавшись, что Черчилль явно поддерживает план открытия второго фронта посредством десанта через пролив, президент обратился к щекотливому делу — посвятить Кремль в проблемы и возможности реализации плана. К сожалению, писал он Сталину, слишком большие пространства мешают нам встречаться. Рузвельт выражал надежду, что следующим летом они проведут несколько дней вместе, рядом с общей границей двух стран у Аляски, но до этого, он надеется, Сталин пришлет Молотова, чтобы обсудить «крайне важное военное предложение, касающееся использования наших вооруженных сил таким образом, чтобы облегчить положение на вашем критическом Западном фронте».

Неделей позже Сталин ответил, что пошлет Молотова «для обмена мнениями по вопросу организации второго фронта в Европе в ближайшем будущем». Он также надеялся на личную встречу. Рузвельт отнесся с удовлетворением к перспективе прибытия очередного комиссара по иностранным делам, полагая, как всегда, что проблемы и недоразумения лучше всего разрешаются путем переговоров лицом к лицу. «Знаю, что вы не против того, чтобы я был зверски откровенным, — писал президент Черчиллю несколько недель ранее. — Поэтому говорю вам, что, по-моему, лично я могу вести дела со Сталиным лучше, чем ваш МИД или мой Государственный департамент. Сталин не любит манеры ваших высокопоставленных лиц. Ему кажется, что я лучше, и надеюсь, он останется при своем мнении и в дальнейшем...»

Молотов прибыл в Белый дом в полдень 29 мая 1942 года. Он приехал в США в состоянии неопределенности и настороженности, о чем свидетельствовали пистолет, хранившийся (вместе с сосиской и куском черного хлеба) в его багаже. Комиссар покинул Москву раздраженным задержкой военных поставок США, отклонением этих поставок на другие фронты и проволочками в планах, касавшихся второго фронта. По пути в Вашингтон Молотов сделал остановку в Лондоне и подписал с Иденом мирный договор на двадцать лет. Он обнаружил также, что Черчилль старательно избегал ясности относительно высадки войск союзников на континент. В это время осуществлялись неудачные наступательные операции Советов в Крыму и к югу от Харькова.

Вскоре народный комиссар иностранных дел разместился в комнате на этаже для семейных гостей Белого дома вместе с пистолетом и всем остальным. Затем он встретился с президентом в присутствии Халла, Гопкинса, Литвинова и двух переводчиков. Вначале разговор не клеился. При всем своем расположении к прямым переговорам Рузвельт находил Молотова жестким и скрытным; кроме того, мешали паузы для перевода. Пытаясь определить почву для взаимного доверия, Рузвельт предположил, что Советы могли бы выработать какую-то формулу взаимопонимания с немцами относительно военнопленных. Молотов резко отмел любую идею контактов с вероломными нацистами, на что президент заметил, что у него аналогичные проблемы: в японском плену с американскими военнослужащими не так обращаются — кормят по нормам питания японских солдат (это же «форменный голод для любого белого человека»). После беспорядочного разговора на разные темы, кроме темы второго фронта, Гопкинс высказал предположение, что народный комиссар, возможно, желает отдохнуть.

Обстановка разрядилась после коктейлей и ужина в тот вечер. Президент долго рассуждал о проблемах разоружения после войны, поддержания порядка в Германии и Японии, гарантиях мира по крайней мере на двадцать пять лет или на столько, сколько проживет их поколение — Рузвельта, Сталина и Черчилля. Молотов оказался заинтересованным, даже любезным собеседником. На следующий день Рузвельт пригласил Маршалла и Кинга, попросив Молотова вкратце рассказать о стратегической ситуации. Русский гость обрисовал ее в мрачных тонах. Гитлер способен в ходе очередного генерального наступления использовать столько живой силы и техники, что Красная армия может не выдержать. Нацисты усилятся в огромной степени, если им удастся овладеть украинской продовольственной и сырьевой базой и кавказской нефтью. Такова зловещая перспектива. Но если американцы и англичане создадут новый фронт и отвлекут в 1942 году 40 немецких дивизий, Россия либо разобьет Германию в 1942 году, либо гарантирует ее полный разгром. Это должно быть сделано в 1942 году, а не в 1943-м, потому что в 1943 году Гитлер станет полным хозяином континента и задача его разгрома неизмеримо усложнится.