Виктор Петелин - Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Через несколько дней Мария Андреевна представила молодых графов Румянцевых императрице, которая после делового разговора вызвала президента Военной коллегии Захара Чернышева и распорядилась дать Николаю чин прапорщика, а Михаилу – чин подпоручика. И предложила им почаще бывать во дворце.

Вскоре Михаил Румянцев, получив чин поручика, по поручению императрицы был назначен генеральс-адъютантом при фельдмаршале Румянцеве и в августе 1771 года, командуя батальоном, принял участие в военных действиях. Вскоре и Николай приступил к своим обязанностям. У Павла Петровича в малом дворе собиралась молодая аристократическая компания ровесников великого князя.

Великий князь неожиданно серьезно заболел.

Из писем за лето 1771 года можно узнать о состоянии Павла Петровича. «Болезнь великого князя оказалась более серьезной, чем думали вначале. Она даже заставила императрицу вернуться в город, чтобы навестить его, – писал граф Сольмс Фридриху Великому. – В настоящий момент никто уже не волнуется за его жизнь, хотя его императорское высочество еще очень слаб, легкая лихорадка повторяется каждый день, и в Петергоф он еще не переезжает. Из-за этого я не виделся с графом Паниным в течение всей последней недели, так как он весьма прилежен и внимателен к своему августейшему ученику и полностью занят его здоровьем… Слухи о выздоровлении великого князя не подтвердились, вопреки всеобщим надеждам. Вчера при дворе я узнал, что предыдущей ночью у него была дикая диарея, которую приняли за желаемый кризис, так как его слабость при этом не усилилась. Но после нескольких атак лихорадки вчера вечером он стал слабее, чем ранее, и никто не может утверждать, что ему хуже, чем было (так как лихорадка полностью его еще не оставила), ни подтвердить, что он полностью вне опасности. Сегодня двенадцатый день его болезни. Нужно ждать до завтра, чтобы посмотреть, вернутся ли к нему силы, потому что слабость – самое худшее в его состоянии» (Сборник императорского русского исторического общества (Далее: СИРИО). № 37. С. 488, 490–491).

Беспокойно было при императорских, большом и малом, дворах. Камер-юнкера не оставляли своих дежурств, иностранные посланники приходили и, ознакомившись со здоровьем Павла, уходили, так и не повидав графа Панина, который постоянно был при Павле, изредка выходил из его апартаментов и быстро шел в покои императрицы. Кое-кому удавалось перехватить графа Панина по дороге, но он очень быстро покидал просителя. А ведь шла война, накапливались вопросы, а все это оказывалось как бы в стороне.

В письмах Екатерины II – то же самое беспокойство о болезни сына. «Получила ваше письмо от девятого (двадцатого) июня за несколько дней до ужасной болезни, которая атаковала моего сына и от которой, слава Богу, он теперь поправляется, – писала она 27 июля 1771 года барону Ассебургу. – Можете себе представить, в каком нервном напряжении я была, пытаясь выбрать время написать вам» (СИРИО. № 13. С. 138). А 30 июля Екатерина II писала госпоже Бьельке уже вполне успокоительное письмо: «Мы волновались по поводу болезни сына – катаральной лихорадки, которая длилась почти пять недель. Слава Богу, теперь ему лучше, осталась только некоторая слабость. Говорят, лихорадка была ему необходима, чтобы начала расти борода. Надо сказать, мне никогда не нравились бороды – но если дело в этом, то отныне я буду ненавидеть их от всего сердца» (Там же. С. 142). Только в конце августа великий князь стал появляться при своем дворе, повзрослевший, с еле заметной порослью на подбородке и редкими усиками.

Здесь же изредка показывался Никита Панин и малое время спустя убегал в свою Коллегию по иностранным делам. Вскоре Николай Румянцев познакомился и с секретарями Коллегии Денисом Фонвизиным, Петром Бакуниным и Петром Обри.

Денис Фонвизин, за короткий срок десятки раз прочитавший свою комедию «Бригадир», прослывший талантливым драматургом, неожиданно написал свою первую политическую статью, в которой на разные лады давал общую характеристику повзрослевшего наследника. В июле 1771 года, когда больной мучительно страдал от лихорадки, в Петербурге возникло народное волнение, беспокойство перекинулось в казармы, солдаты, не зная, что происходит, хватались за оружие. До офицеров доходили слухи, что вместо Екатерины Алексеевны на трон взойдет Павел, который через несколько месяцев, 20 сентября 1772 года, достигнет совершеннолетия и по прямой линии, как внук Петра Великого, как и Петр II, сын великого императора Алексея, может претендовать на императорский трон. Эти мысли давно зрели у Никиты Ивановича Панина. Денис Фонвизин полностью разделял эти замыслы и выразил их в статье «Слово на выздоровление его императорского высочества государя цесаревича и великого князя Павла Петровича в 1771 году», которая появилась в печати все в том же 1771 году. Фонвизин не скрывает своих симпатий к Павлу Петровичу и называет народные слезы о его болезни «слезами радости», а узнав о выздоровлении великого князя, сообщает: «Какая грозная туча отвлечена от нас десницею всевышнего! Единое о ней воображение вселяет в сердца ужас, ни с чем не сравненный, разве с радостию, коею ныне объемлется дух наш!» Фонвизин не забывает сообщить и о горечи императрицы: «Ты купно страдала с Павлом и Россиею и вкушаешь с ними днесь общее веселие… Спешит она оставить то приятное уединение, куда некогда Петр, созидая град свой и Россию, приходил от трудов принимать успокоение. Сражаясь со скорбию своею, Павел узрел идущую к себе государыню и матерь, и некую новую крепость ощутила душа его… Возможно ли без трепета вспомянуть те лютые часы, в кои едва не пресеклась жизнь толико драгоценная, жизнь толь многим народам нужная?.. В толь лютые часы для истинных россиян какое нежное и великое зрелище представляется очам нашим! Терзаемая скорбным чувствием сердца своего, пронзенная нежнейшею любовью к сыну, достойному таковыя матери, Екатерина вступает в те чертоги, где Павел начинал уже упадать под бременем болезни своея…» Фонвизин представил себе, какое действие оказала Екатерина на сына своего, он стал крепнуть, болезнь отпустила его, болезненное чувство было преодолено «величеством души». Мужество, твердость, благочестие обитало в его сердце. «Мне то мучительно, что народ беспокоится моею болезнию», – не раз говорил он Никите Ивановичу Панину, который тут же повторял всем близким малого двора эти слова Павла. И тут же Фонвизин своим чутким пером набросал превосходный портрет воспитателя великого князя. И в заключение статьи Фонвизин описывает то, что народ ждет от своего государя, а Фонвизин в этом не сомневается: «Позволь, о государь! Вещать тебе гласом всех моих сограждан. Сей глас произнесет тебе некие истины, достойные твоего внимания. Будь правосуден, милосерд, чувствителем к бедствиям людей, и вечно в их сердцах ты будешь обитати. Не ищи, великий князь другия себе славы. Любовь народа есть истинная слава государей. Буди властелином над страстями своими и помни, что тот не может владеть другими с славою, кто собой владеть не может. Внимай единой истине и чти лесть изменою. Тут нет верности государю, где нет ее к истине. Почитай достоинства прямые и награждай заслуги. Словом, имей сердца отверсто для всех добродетелей – будешь славен на земле и угоден небесам…» (Изб. Т. 2. С. 187–193).