Владимир Бурнашев - Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Лесков Н. С. Полное собрание сочинений. 3-е изд. СПб., 1903. Т. 20. С. 141–143.

Правильно – «Энциклопедия весельчака». ( Примеч. публикатора .)

Имеется в виду автобиография Бурнашева «Мой литературный формуляр и нечто вроде acquis de conscience: кто такой в литературной петербургской братии Владимир Петрович Бурнашев», опубликованная в составе очерка Н. С. Лескова «Первенец богемы в России». Очерк этот Оксман собирался включить в сборник, предисловием к которому должна была служить публикуемая нами его статья. ( Примеч. публикатора .)

«Жизнь пережить – не поле перейти». Рукопись, датированная 19 апреля 1877 г., в бумагах Н. С. Лескова в рукописном отделении Пушкинского Дома. [Шифр рукописи Бурнашева «Жизнь пережить – не поле перейти и Свет не без добрых людей» в фонде Лескова следующий: ИРЛИ. Ф. 220. № 3. ( Примеч. публикатора .)]

Рукопись в бумагах Пушкинского Дома. За свои мемуарные фельетоны Бурнашев получал в «Русском мире» по 50 руб. с листа в 32 000 букв, а за сотрудничество по всему внутреннему отделу газеты сверх того 2000 руб. в год. Общая сумма литературного заработка Бурнашева в 1871–1872 гг. доходила до 5000 руб. в год.

Эти обличительные тенденции мемуариста особенно резко выявились в характеристике Д. Г. Бибикова, Д. И. Хвостова и его литературного салона, писателей шишковского лагеря, в данных об окружении Пушкина и т. д. и т. п. Ср. также замечания об отношении сановных писателей к А. И. Подолинскому: «Из всего того, что я тут слышал, заметно было, что поэзия поэзией, а малороссийские имения в 2000 душ этого юного поклонника муз имели в глазах всех этих сладких восторженников к его личности не последнее значение».

Так, например, характеризуя материал своих очерков «Мое знакомство с Воейковым и его пятничные литературные собрания», Бурнашев предупреждал читателей «Русского вестника», что реконструкцию вечеров у Воейкова он дает, «не соблюдая строгого исторического и синхронистического порядка и представляя собрание разновременных фактов, зараз группированных в одном целом» (Русский вестник. 1871. Кн. 11. С. 143).

«В конце 1872 года, – писал Бурнашев, близоруко сужая круг своих аристократических гонителей, – вдова Бибикова (жившая, впрочем, с ним очень дурно), друг Бибикова, князь П. А. Вяземский и родственник Бибикова, по своей матери, М. Н. Лонгинов, с одной стороны за Бибикова, с другой – за своего шарлатана родителя – все набросились на меня, употребив для этого грязный способ подкупа таких продажных перьев, как перья Нила Адмирари, Касьяна Яманова (псевдонимы соответственно Л. К. Панютина и Н. А. Лейкина. – А. Р. ), [Ю. О.] Шрейера и всей этой сволочи фельетонно-лаятельного типа. Этим корифеям нижних этажей журналистики помог еще князь В. П. Мещерский, выписывавший всякую штуку в угоду Лонгинову и Вяземскому» («Жизнь пережить – не поле перейти». Рукопись в бумагах Н. С. Лескова в Пушкинском Доме). См. выступления против Бурнашева в прессе: Голос. 1872. № 66, 171, 198; Русский мир. 1872. № 103, 184, 217, 218, 282, 319, 338; Русский архив. 1872. № 4. Стлб. 857–861; Санкт-Петербургские ведомости. 1872. № 275; Биржевые ведомости. 1872. № 224. Под впечатлением полемики вокруг воспоминаний Бурнашева И. А. Гончаров писал Некрасову весною 1872 г. о проекте предисловия к «Русским женщинам»: «Полагаю, что ссылаться в предисловии или в примечаниях можно только или на печатные источники, или же на самых близких лиц. Все прочие в этом деле никакого авторитета иметь не могут, и потому если известие окажется неверным, то могут сказать, что вы их выдумали нарочно. Вон как Бурнашев, говорят, выдумал много пустяков» (Красная новь. 1926. № 1. С. 189).

Современная хлестаковщина // Гражданин. 1873. № 3. С. 87–88. Статья подписана: Давнишний обыватель Петербурга.

Опущен конец статьи, в котором излагались принципы отбора текстов для сборника, который Оксман готовил для издательства «Academia». ( Примеч. составителя. )

очистки совести ( фр .).

Публикуя этот текст, Н. С. Лесков предпослал ему следующую преамбулу: «Литературная эпоха сороковых годов в России считается у нас блестящею. К ней принято относиться с уважением не только за образованность и даровитость тогдашних представителей русской литературы, но также и за их нравственные превосходства и за благородство мысли, имевшей главное настроение в освободительном, или либеральном духе. Таковы действительно были в сороковых годах те деятели русского слова, которые успели прославить свои имена и „отошли в путь всея земли, не дав безумия Богу“, но одновременно с этими почтенными людьми в литературных кружках сороковых годов вращались также еще иные деятели, не сходные с первыми по настроению и талантам, но в своем роде интересные и тоже характеризующие эпоху. Кто хочет иметь не одностороннее понятие о литературных делах и литературных нравах названной эпохи, тот, кажется, должен поинтересоваться и родоначальниками журнальной богемы в России. В этом смысле представляют особенный интерес предлагаемые вслед за сим автобиографические заметки недавно умершего престарелого газетного и журнального сотрудника Владимира Петровича Бурнашева (род. в 1812 году † в 1888 г.).

Бурнашев провел всю свою многолетнюю жизнь в сношениях с редакциями, написал ужасно много и умер в нищете, не пользуясь в литературном обществе не только уважением, но даже состраданием, в котором крайне нуждался в последние годы своей слишком затянувшейся жизни. Критика обращала на него внимание редко, и то или ошибкою, или тогда, когда представлялся случай указать в его работах грубый промах или что-либо непозволительное в ином роде. Сам он, как увидим из его записок, считал себя не приготовленным к литературной деятельности, но собственно эта „неприготовленность“, кажется, должна быть отнесена не к его образованности и познаниям, а к его характеру, совмещавшему типические черты литературной богемы. Он сам этого не сознавал и не чувствовал, но его замечательно откровенные записки делают это очевидным и несомненным. Эти же записки и сами несут на себе характер богемы и дают любопытные указания, как и кем она у нас насаждалась и воспитывалась.

Я встретил впервые покойного Влад. Петр. Бурнашева около десяти лет тому назад в доме редактора Комарова. Бурнашев тогда был уже стар и боролся с тем, что считал человеческим равнодушием к его заслугам. Редактор Комаров пригласил его из одного места с художественным критиком [А. З.] Ледаковым, но Ледаков нашел себе одобрение и поддержку, а Бурнашев нет. Его „вытравляли“. Он был вспыльчив и горделив, и его не нужно было выпроваживать долго. Бурнашев ушел из редакции Комарова и очутился без работы и без хлеба. Это все усиливалось и осложнялось: к одним его бедствиям прибавлялись новые, в чем он, по несчастию, часто был сам причиной. Тогда он обратился ко мне и просил добыть ему работу. Впоследствии он не раз точно так же призывал меня к той или другой человеческой услуге. Так дело дошло и до последнего его помещения в Мариинскую больницу, где он и умер. Незадолго перед смертью Бурнашев отдал мне собственною его рукою чисто написанный его „формулярный список“, в котором отмечено все совершенное им „прохождение литературной службы“. Документ этот вслед за сим предлагается».