Владимир Губарев - Утро космоса. Королев и Гагарин

Они не предполагали, что им выпала честь шагнуть к космосу.

Степь встретила их неприветливо, сильной пылевой бурей. Вытянутую руку еле видно. Они стояли возле сво­их чемоданов обескураженные и растерянные. Куда идти?

Из темноты вынырнула подвода. Впереди сидел старик.

– Гей-гей! Сторонись! – крикнул он. Инженеры от­прянули в сторону. Возница обернулся к ним. У него было грубое, обветренное лицо. – Если в хутор, то тут недалече. – Он ткнул пальцем в темноту.

Через полчаса инженеры добрались до конторы. В ма­ленькой хатенке, приютившейся в деревенской церкви, их встретил начальник отдела кадров.

Инженеры представились,

– Утром разберемся, а сейчас отдыхайте. – На­чальник отдела кадров вновь уткнулся в лежащие на столе бумаги.

Инженеры недоуменно переглянулись:

– Простите, а где же здесь можно отдыхать? – на­конец спросил один из них.

Кадровик устало поднял голову.

– Я сам здесь десятый день, а койки в глаза не ви­дел. Пока ложитесь в соседней комнате, завтра что-ни­будь придумаем…

Утром буря затихла.

Степана Царева направили в монтажные мастерские. Остальных оставили пока здесь. Степан долго не мог найти эти самые мастерские. Наконец он увидел какого-то человека в кожаной куртке.

– Вам в монтажные? – переспросил он. – Идемте. Я тоже туда. Часа за полтора доберемся.

В степь вела железнодорожная ветка. Они поднялись на насыпь и бодро зашагали на восток. Оба молчали.

– Скоро тупик будет, – наконец сказал попутчик Степана, – деревянный дом увидите. Это и есть мас­терские. А мне сюда…

Он направился к вагончикам, которые стояли непо­далеку.

С человеком в кожаной куртке – Сергеем Павлови­чем Королевым – Степану еще много раз приходилось встречаться. Почти каждый день появлялся он в мон­тажных мастерских, заходил, спрашивал:

– Как ребята, дела? Что нужно сделать, чтобы луч­ше было?

Инженеры собирались вокруг него, рассказывали о своих трудностях, что-то предлагали. Здесь же, в мас­терских, чуть в сторонке стоял чертежный стол. Он при­надлежал конструкторам. Они сразу же исправляли не­доделки, улучшали те или иные узлы.

В монтажных мастерских собирались ракеты.

Много лет спустя на космодроме шла подготовка к запуску одной из автоматических межпланетных стан­ций. Старт был назначен на утро, а накануне вечером несколько человек собрались в гостинице. Мы пили чай, играли в шахматы, отдыхали после трудного дня. По­том ветераны вспоминали прошлое. В моем журнали­стском блокноте появились записи.

Инженер Л. Бродов: Я воевал. И поэтому могу сме­ло сказать – здесь продолжение фронта. Огромная на­грузка ложилась на человека. Дорог не было. Сотни ма­шин месили грязь. В сапогах не всегда пройдешь. За­нимался я в то время топливом.

На паровозах рядом с машинистами сидели… Сей­час вспоминаешь и невольно улыбаешься. А тогда, по­верьте, не до смеха было. Ночью, накануне пуска пер­вой ракеты, подняли меня с постели и потребовали до­ставить немедленно на площадку две бочки керосина. Думаю, зачем керосин? Оказывается, для освещения…

Инженер В. Серов: Первый пуск, который я видел, был хороший. Я видел, как поднималась ракета. У стен­да я стоял. Хотя, честно говоря, меня запуск особо не поразил. Что самое эффектное при старте ракеты? Ко­нечно же, видеть, как двигатели работают. А я раньше на них насмотрелся, потому что был в то время замес­тителем начальника стенда огневых испытаний, где прожиг ракеты делается.

И сейчас стенд еще стоит как память о прошлом. По нынешним масштабам сооружение не столь боль­шое, а нам тогда казалось огромным. 45 метров в высо­ту! А если учесть, что оно стояло на краю оврага, то еще полтора десятка метров можно смело добавить.

У оврага было несколько землянок. В одной из них заседала Государственная комиссия. Государственная комиссия, осмотрев только что построенный стенд, ре­шила: прожиг провести через два дня.

Закрепили мы ракету па стенде. Вроде прочно все сделано, но выдержит ли он? Прожиг начали в пять ве­чера. Запуск двигателя произвел на нас ошеломляющее впечатление. Струя огня рванулась в овраг, изогнулась вдоль бетонной полосы и ушла метров на четыреста. Примерно 60 секунд длился прожиг. Стенд выдержал, ракета была надежно закреплена. А слой бетона, по ко­торому распространялось пламя, будто кто-то взрыхлил. До металлической сетки он выгорел.

В этот день мы почувствовали, что ракета родилась. Можно было ее и запускать.

Инженер Г. Стрепет: Вот уже почти четверть века ракетами занимаюсь. Сын в первый класс пошел, закон­чил школу… Потом два года на производстве отработал, поступил в вуз, закончил его. Теперь профессия у него современная – строитель, а я все ракеты пускаю. Вид­но, до тех пор буду, пока на пенсию не уйду.

Первый запуск, который я видел, конечно, помню от­лично, словно вчера все происходило.

Ракета стояла на старте два дня. Долго мы готови­ли ее к пуску. Стартовая команда большая была: люди к пуску готовились и одновременно обучались.

Объявлена часовая готовность.

Последним от ракеты уходил один из специалистов. Я не помню его фамилии. Видел, только, как он, проща­ясь, обнял ракету и поцеловал ее. Потом быстро спус­тился вниз.

Сейчас на космодроме специальные укрытия, бунке­ра и тому подобное, а в то время загнали две машины в аппарель – вот тебе и командный пункт и укрытие. Там и спрятались – мало ли что будет…

Пуск?

Я помню одно: все перепуталось. Рабочий обнимался с членом правительства, Главный конструктор – с шо­ферами. Как мы не задушили друг друга от радости, до сих пор понять не могу.

А ракета летит. Пускали на рассвете, чтобы лучше было видно. Ракета пошла хорошо. Поисковая группа нашла контейнер в 270 километрах от стартовой пло­щадки, той самой, где теперь стоит памятник…

Люди, встречавшиеся с Сергеем Павловичем Короле­вым в те годы, неизменно подчеркивают его решитель­ность, убежденность в верности избранного направления. Казалось, его характеру не присущи сомнения.

Но Герой Социалистического Труда, член-корреспон­дент АН СССР В.Емельянов, много лет работавший вместе с Игорем Васильевичем Курчатовым, рассказыва­ет о случае, который характеризует Королева иначе. Шел 1946 год, и естественно, будущего Главного кон­структора волновало все, что могло так или иначе по­влиять на развитие ракетной техники. Не мог он и не учитывать появления ядерной энергии.

Слово В. Емельянову:

«Когда я вошел в кабинет, навстречу мне поднялся незнакомый человек среднего роста, с простым русским лицом. Высокий лсб, энергичный, волевой подбородок, плотно сжатые губы. Вот нижняя-то часть лица и про­извела на меня тогда наибольшее впечатление.