Наталья Коноплева - Белый карандаш. И другие короткие истории

Я-то знаю, почему у Эос были пурпурные персты.

Первые послевоенные годы. Детских книжек нет, и мне для развлечения давали газеты. Я калякала на них цветными карандашами, читала крупно написанные заголовки, разглядывала газетные фотографии.

На первой странице часто печатали изображение Мавзолея с вождями наверху. Взрослые показывали мне: вот Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович… Эти фамилии были на слуху, они часто звучали по радио.

Но я искала на фотографиях знакомое лицо и не находила. И настойчиво спрашивала: – А где же здесь Пушкин?

Мне отвечали: здесь его нет, ведь Пушкин – не вождь.

Но из всех имён имя Пушкина и его стихи были для меня главными.

Пушкин – вождь!

С детства мне снятся сны, что я летаю. Раздвигаю руками воздух (как воду при подводном плавании – но плавать и нырять я научилась намного позднее) и легко поднимаюсь над улицей, рекой, невиданными в жизни горами, живописным морским заливом…

Всегда весело и смешно, как люди внизу удивляются. А дивные горы и морские заливы в замедленном сне проплывают внизу.

И я думаю: да ведь летать – это очень просто!

Наверное, это и есть память о том, как наши далёкие пра-пра-предки жили в морских глубинах и легко парили в пространстве.

Белый карандаш! Карандаш для рисования с белым грифелем – невозможная мечта моего детства! Потому что я знала, что белых карандашей не бывает.

Сейчас никто не поверит, что в нищее послевоенное время цветные карандаши продавались по одному. На базаре на земле была расстелена тряпица, и на ней разложены разные сокровища: один простой и два цветных карандаша, вырезанные из книжки картинки, два кусочка колотого сахара…

Мама великодушно покупала мне время от времени карандаш за карандашом, пока не собрались все цвета, кроме белого.

Однажды мы с мамой пришли в магазин под названием «Мосторг» (в моем восприятии это звучало как «Восторг»), и где-то на третьем этаже продавщица показала нам белый карандаш. Я бы не поверила, но он был заточен! Продавщица почиркала им на обороте сине-зеленой квитанции. Карандаш оставлял белые следы!

Не помню, чтобы я им рисовала. Но какая-то законченность была в этом мире: у меня есть белый карандаш!

Когда у нас в первом классе выбирали старосту и звеньевых, я отнеслась к этому вполне безразлично. Лидерские амбиции меня не занимали.

Но в начале второй четверти наша учительница Нина Павловна вдруг сказала: – А теперь нам пора выбрать редактора стенгазеты.

Я не знала, что такое «редактор». И стенгазет никогда прежде не видела. Но вдруг меня будто что-то толкнуло, мне страстно захотелось быть редактором. И я сказала: – Выберите меня!

Меня и выбрали.

Кроме старенькой учительницы, готовившей вместе со мной первую газету, никто никогда не объяснял мне редакторских азов и не помогал. Но я как будто родилась со знанием, как делать классную стенгазету интересной и нужной. Я была бессменным редактором во всех школах, в которых довелось учиться, потом в университете, потом на работе.

С рождением сына я надолго осела дома. Когда мой Паша научился читать, мы с ним стали печатать на машинке домашнюю газету, а потом и журнал. Тираж – 4 экземпляра. Столько листов пробивала наша машинка через копировальную бумагу.

Друзья и знакомые с интересом ждали каждого нового номера, брали домой почитать, передавали другим знакомым. Так наш журнал попал к детскому писателю Борису Заходеру. Он прислал нам теплое письмо и свои новые стихи, чтобы мы их опубликовали. Мы и опубликовали, а «авторский экземпляр» отправили Борису Владимировичу.

Пятнадцать лет спустя эти стихи, слегка доработанные, Борис Заходер опубликовал в журнале «Огонек». Но мы-то с сыном были первые их издатели!

В конце концов меня пригласили работать редактором в детский научно-популярный журнал, и я освоила новую прекрасную специальность.

Впрочем, напомню, на самом деле я стала редактором в семь лет, и с тех пор это моя любимая профессия.

Когда я была школьницей – шла в московских театрах пьеса «Опаснее врага». На стенах домов по пути в школу висели бумажные афиши с этими словами.

Меня очень занимало: кто же может быть опаснее врага?

И вот однажды моя школьная подружка побывала с родителями на этом спектакле. Я с нетерпением спросила ее на следующий день:

– Ну кто же, кто в этой пьесе опаснее врага?

И она ответила просто и убедительно:

– Дурак.

Это был 52-й или 53-й год. Я жила в интернате Министерства иностранных дел, потому что папа был консулом в глухом уголке Китая и не мог взять меня с собой. Там не было школы.

Жили мы в интернате хорошо и интересно. Этакий был Институт благородных девиц. Нас учили музыке, рукоделию, пению. И к нам часто приезжали артисты, писатели и другие интересные люди и показывали свои уменья.

Однажды в концертной бригаде был куплетист, вылитый Велюров из фильма «Покровские ворота». Когда много времени спустя я увидела его в фильме, то сразу узнала! И интонации у него были точно такие, как у Велюрова, и стишки похожие, и тематика та же – про холодную войну. Нам, десятилетним девчонкам, особенно понравилась такая его песенка:

Дальше в песенке было, о чем говорят бабушки в двухтысячном году – оказалось, всё про неё, про холодную войну!

Про холодную войну мы пропустили мимо ушей, как надоевший шум, об этом и так постоянно говорили по радио и в школе.

А сама воображаемая картина происходящего в двухтысячном году нам понравилась, и мы напевали эту песенку в спальнях, в столовой и по дороге в школу… Но мы даже не пытались представить, что сами доживем до двухтысячного года – это были абстрактные бабушки в фантастическом будущем…

Недавно я перебирала наши фотографии – и вспомнила песенку из детства про бабушек в двухтысячном году, когда встретила это фото. На нем уже две тысячи двенадцатый год, и сидят эти бабушки под деревом на лавочке на берегу альпийского озера в Австрии. Это я и моя подруга.

Папа, ты говорил мне в детстве, что я обязательно доживу до двухтысячного года.

Под деревом на лавочке в зеленом во саду… Австрия, озеро Вертерзее, 2012 г.