Петр Люкимсон - Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма

Р. Гершон вновь решил избавиться от шурина, и на этот раз предложил сестре деньги для того, чтобы она смогла арендовать корчму с небольшим постоялым двором в расположенной неподалеку от Брод деревеньке.

Супругов этот вариант вполне устроил. Жена Бешта держала корчму, которая приносила какой-никакой доход, а Бешт нашел неподалеку уединенный домик, в котором продолжал интенсивно заниматься Торой и Кабалой, то есть вел привычный для себя образ жизни. «Шивхей Бешт» добавляет, что это был все же не совсем домик, а «что-то вроде дома, вырубленного в скале», стоявшей на берегу реки Прут –подобно тому, как Аризаль уединялся в хижине на берегу Нила. Наличие поблизости реки позволяло ему ежедневно использовать ее как микву для ритуального очищения перед молитвой.

Как и в горах, он возвращался домой только по субботам, шел в имеющуюся при корчме баню, окунался в микву и облачался в белые одежды. В этот день он преображался – во всем его облике появлялось величие, его лицо, казалось, излучало свет и внушало трепет, но никто не был свидетелем этого преображения, кроме жены и детей – сына Цви-Гирша и дочери Адель.

Впрочем, иногда Бешт появлялся в доме и в будни – если на постоялый двор заглядывали гости, жена посылала за ним, чтобы Бешт им прислуживал.

В этом доме Бешт, согласно преданию, впервые вынужден был признаться в том, кто он такой на самом деле. Произошло это когда к нему в дом заглянул глава коломыйского кружка кабалистов р. Давид, отправившийся собирать пожертвования на Хануку, но сбившийся с пути и выехавший к дому супругов уже вечером, ко времени зажигания ханукальных свечей.

Поняв, что ему придется здесь заночевать, р. Давид спросил у Ханы, где ее муж. Та, не желая говорить, что он сидит в своем домике над Торой, ответила, что он пошел к арендатору поить скот. На вопрос, есть ли в доме что поесть, она ответила, что муж недавно зарезал курицу, и она может ее приготовить. Видя, что он в доме простолюдинов, р. Давид засомневался в кошерности забоя птицы, и тогда Хана показала ему резницкий нож Бешта. Осмотрев его, он остался вполне доволен, придя к выводу, что вполне может есть в этом доме. Тем временем Хана пошла к мужу, сообщила, что у них гость, и Бешт явился в дом, делая вид, что только пришел от арендатора, а затем стал угодливо прислуживать р. Давиду.

После ужина он сам постелил гостю постель, поставил рядом сосуд с водой для омовения пальцев и миску, куда сливать эту воду. Так как омовение кончиков пальцев сразу после пробуждения является обычаем, принятым только у каббалистов, то вода у его постели должна была навести р. Давида на определенные подозрения, но не навела.

Посреди ночи Бешт, который, по преданию, вообще никогда не спал больше двух часов в сутки, по своему обыкновению поднялся и сел за печкой учить тайную Тору. Но спустя какое-то время проснулся и р. Давид, а, проснувшись, был поражен ярким светом, шедшим от печки.

Решив, что разгорается пожар от брошенных возле печки щепок (по другой версии – заподозрив, что хозяева-простолюдины зажгли огонь, грубо нарушив субботу), он стал громко звать хозяйку дома, но Хана сказала, что пока оденется и прикроет голову, пройдет немало времени, и почему бы гостю самому не попытаться затушить пожар – тем более, что рядом с ним стоит кувшин с водой?

Взял р. Давид воду, бросился к печке, и тут увидел, что свет, переливающийся всеми цветами радуги, идет от мирно сидящего у печки над книгами Бешта. Это зрелище так поразило почтенного раввина, что он упал в обморок, и Хане пришлось вывести мужа из состояния полного погружения в учебу, чтобы он помог привести гостя в чувство.

Наутро р. Давид разумеется, стал расспрашивать Бешта, что это за сияние видел он над ним прошлой ночью.

– Да откуда ж мне знать?! – ответил Бешт. – Я читал ночью псалмы, и может с их помощью так прилепился к Господу, что что-то случилось, но мне про это ничего не известно.

Однако р. Давид уже и сам все понял, и начал настаивать, чтобы Бешт сказал ему правду. И в конце концов Бешт признался, что является знатоком Торы и Кабалы. С того дня р. Давид стал часто приезжать к Бешту на уроки Торы, и при случае любил блеснуть полученными от него знаниями в братстве каббалистов не только в родной Коломые, но и в Бродах.

Когда же пораженные товарищи спрашивали его, откуда у него столь сокровенные знания, р. Давид отвечал: «От одного сирого и убогого». Вступался он за Бешта и тогда, когда слышал, как того в очередной раз распекает р. Гершон. Однако при этом оставался верен обещанию хранить тайну Бешта, и потому не мог дать р. Гершону ту отповедь, которую тот заслуживал.

Ну, а Бешт с семейством, судя по всему, приезжал в гости к шурину на все праздники, и тот не упускал случая подтрунить за столом над незадачливым родственником.

Так, узнав, что у Бешта украли подаренную им лошадь, р. Гершон вначале стал корить его за неумение уберечься от воров. Когда же Бешт сказал: «Ничего страшного, вор сам вернет лошадь!», он от души расхохотался над глупостью шурина. С тех пор он почти год, во время каждой их встречи с издевкой донимал его вопросом: «Ну что, Исроэль, тебе уже вернули лошадь?!».

Однако как-то мимо дома Бешта проезжал какой-то украинец, и постучал в окно, чтобы ему дали огня для трубки. Бешт вышел из дома, посмотрел на лошадь незнакомца, мгновенно ее узнал и сказал: «А не моя ли это лошадь?» – и тот без лишних слов спешился и вернул покражу.

В один из будничных дней («холь а-моэд») праздника Суккот р. Гершон заметил, что Бешт не возложил тфилин. На вопрос, почему он нарушает заповедь, Бешт ответил: «Видел я в книге на идиш, что тот, кто возлагает тфилин в праздничные будни, заслуживает смерти».

Услышав этот ответ, р. Гершон пришел в ярость. Книги на идиш по религиозным вопросам писались в то время исключительно для простолюдинов, не знающих иврита. Их авторам самим нередко не хватало религиозного образования, да и к тому же некоторые из них были распространителями саббатианской ереси, а это было уже опасно.

Но так как его увещевания на шурина почему-то не подействовали, то он решил потащить Бешта к городскому раввину, который был в свое время его учителем – к р. Моше из Кут (1688-1738). Р. Гершон знал, что, несмотря на свое невежество, Бешт с уважением относится к р. Моше, и, будучи все же человеком Б-гобоязненным, наверняка прислушается к его мнению.

Стоит заметить, что р. Гершон выглядит во всей этой истории более, чем странно.

Будучи знатоком Торы и, тем более, членом раввинатского суда, он просто по определению не мог не знать, что в кодексе законов «Шульхан арух» р. Йосефа Каро четко указывается, что в «холь а-моэд» тфилин не возлагают, и лишь много позже духовный лидер евреев Польши Рама в комментариях к «Шульхан аруху» дал указание возлагать тфилин и в полупразничные дни. Спор о том, возлагать в эти дни тфилин или нет, вообще уходит в глубину столетий, и р. Гершон был обязан это знать.