Руслан Скрынников - Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии

Поэт вновь призвал на помощь тень великого историографа. В своей Записке о народном воспитании Пушкин подчёркивал важность исторического образования молодёжи. «Историю русскую, – писал он, – должно будет преподавать по Карамзину. История Государства Российского есть не только произведение великого писателя, но и подвиг честного человека» 95.

Историю мировую, развивал свой взгляд Пушкин, следует излагать столь же честно, как и русскую: знакомить с идеями республиканцев, «не хитрить, не искажать республиканских рассуждений»; не превозносить Цезаря, ибо он был «возмутитель» и узурпатор; «не позорить» Брута, защищавшего традиционные и законные республиканские порядки.

Пушкин был встревожен слухами о предстоящей выдаче царскому правительству Н. Тургенева, находившегося за рубежом и заочно приговорённого к смерти во время суда над декабристами. Вступившись за него, поэт хвалил его «нравственность и умеренность – следствие просвещения истинного и положительных познаний» 96.

Вслед за Карамзиным Пушкин писал о пагубности либеральных идей для России. В целом его Записка носила благонамеренный и верноподданнический характер.

Пересылая рукопись царю, Бенкендорф писал о Пушкине: «…он мне только что прислал свои заметки… которые прилагаю. Заметки человека, возвращающегося к здравому смыслу» 97.

Николай I был в целом доволен представленным ему сочинением. Бенкендорф сообщал поэту: «…государь император с удовольствием изволил читать рассуждения ваши…»

Однако царя в Записке Пушкина удовлетворило не всё. Поэт слишком пылко ратовал за полезность и спасительность для России просвещения. Защищая Н. Тургенева, он не побоялся выставить его образцом истинного просвещения. При чтении рукописи царь поставил на полях множество вопросительных знаков. Наконец, он не удержался и от выговора. Просвещение и гений, поучал государь подданного, – не могут служить исключительным основанием совершенству: это правило опасно для общего спокойствия; оно уже завлекло «вас (Пушкина. – Р.С. ) на край пропасти… Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению неопытному, безнравственному и бесполезному» 98.

Прилежное служение трону – вот чего требовал монарх от поэта.

Записка Пушкина в III Отделение не была единственной. В 1828–1832 гг. Пушкин составил ещё три Записки для секретной полиции. Все они не имели подписи и должны были послужить черновиком для официальных бумаг, исходящих из III Отделения. Всё это строго соответствовало порядкам, царившим в жандармерии. В отличие от первой Записки, три последующих были составлены без царского повеления, по собственному почину поэта.

Пушкин пытался использовать свои особые отношения с царём и его жандармерией в своих целях. Сначала он попытался оправдать в глазах самодержца декабриста Н. Тургенева, а затем заступился за польского поэта Адама Мицкевича.

Автограф первой Записки Пушкина сохранился в бумагах фон Фока и имеет дату 7 января 1828 г. Зимой 1827/1828 г. общение Пушкина и Мицкевича было особенно тесным. Со слов польского поэта Пушкин записал рассказ о том, как 17-летний Адам Мицкевич был арестован за принадлежность к литературному обществу, которое просуществовало всего несколько месяцев. О втором литературном обществе, проповедовавшем национальную идею, юноша только слыхал, но не знал его целей. После семимесячного заключения Мицкевич в 1824 г. был выслан в российские губернии, где и находился более четырёх лет. Суть «доношения» о ссылке польского поэта Пушкин изложил отрешённо: Мицкевич надеется, что правительство позволит ему возвратиться в Польшу, куда его призывают домашние обстоятельства 99.

Записка Пушкина была весьма своевременной. В марте 1828 г. великий князь Константин был возмущён публикацией в Варшаве статьи о чествовании ссыльного Мицкевича в Петербурге. Его запрос побудил Бенкендорфа поручить Булгарину составить справку о поведении польского поэта в Петербурге. Булгарин составил Записку о Мицкевиче, всецело его оправдывавшую.

Его Записка за подписью Бенкендорфа была отправлена в Варшаву 100.

Россия стояла на пороге войны с Турцией. Император надолго покинул Петербург. Лишь после его возвращения дело получило ход, и Мицкевич смог покинуть Россию. Власти считали слишком опасным отпускать его в Польшу, но разрешили выехать в Германию и Италию.

Слова Пушкина соответствовали истине. Он не только благословил отъезд Мицкевича, но и содействовал осуществлению его планов. Усилия Пушкина были своевременны. Грянувшее в 1830 г. польское восстание до крайности затруднило бы вызволение Мицкевича из русского плена.

III Отделение никогда не оказывало услуг даром. С согласия Бенкендорфа фон Фок принял от Пушкина Записку в пользу освобождения Мицкевича. Почти сразу вслед за тем Бенкендорф пытался использовать ситуацию, чтобы добиться от Пушкина согласия на службу в его ведомстве. Поэту предложили поступить на оплачиваемую должность в канцелярии секретной полиции. Происшествие это заслуживает внимания.

В 1828 г. началась война с Османской империей, пробудившая патриотические настроения. Русское общество сочувствовало грекам, которые вели безнадёжную борьбу против поработителей-турок. Захваченные общим течением, Пушкин и Вяземский в апреле 1828 г. обратились к императору с просьбой отпустить их в действующую армию. После долгих обещаний оба получили отказ. По свидетельству Вяземского, противодействие исходило со стороны его племянника министра Нессельроде. Бенкендорф получил также прямые указания от великого князя Константина, который писал ему по поводу ходатайства Пушкина и Вяземского: «…как бы они ни старались выказать теперь свою преданность службе его величества, они не принадлежат к числу тех, на кого можно было бы в чём-либо положиться» 101.

Николай I отказал Пушкину. Тогда последний обратился в апреле 1828 г. с письмом к Бенкендорфу. Он просил исходатайствовать от государя для него разрешение на поездку в Париж на 6 или 7 месяцев, т. е. примерно на то время, пока царь будет занят в кампании на Балканах 102.

В марте царь передал Пушкину, что с большим удовольствием читал новую главу из «Евгения Онегина». Сердечное согласие вновь определяло взаимоотношения между императором и его подданным. У Пушкина возникла надежда на то, что его августейший друг наконец отпустит его за рубеж. Бенкендорф опасался такого исхода дела и потому не довёл просьбу поэта до сведения Николая I.

В 1828 г. поэт близко сошёлся с штаб-ротмистром Н.В. Путятой, который должен был быть его секундантом в дуэли с Т.-Ж. Лагренэ. Записные книжки Путяты сохранили сведения о беседе Пушкина с Бенкендорфом по поводу его отъезда на театр военных действий. Сообщив Пушкину об отказе царя определить его в армию, Бенкендорф продолжал: «Хотите… я вас определю в мою канцелярию и возьму с собой?» «Пушкину предлагали служить в канцелярии III Отделения!» 103