Яков Цветов - Синие берега

- Ты, хмырь, держись ногами за землю, - сердился Никита.

- Держусь, Никитка, держусь.

Они услышали хриплый голос неподалеку. Выжидательно остановились. Кто-то матерно бранился. "Шофер, - понял Семен. - Что-то не заладилось в машине".

- Здорово, товарищи, - бросил Семен в темноту, предупреждая тех, невидимых, что свой. "Как бы не пульнули с перепугу, не разобравшись, в чем дело..." - Здорово! - громко повторил.

- Пошел ты к бабкиной матери! Не то еще дальше пошлю! - зло огрызнулся тот же хриплый голос. - Какого хрена тебе?

- Патруль, - нашелся Семен. Он подтянул сползавший с плеча автомат.

- Патруль? - другой голос, протяжный, недоверчивый.

Семен услышал, к нему направлялись медленные шаги. Кто-то шел навстречу, тяжело и устало. Их разделял уже один шаг густой темноты. Слабый щелчок карманного фонарика, и в руках того, кто шел, вспыхнул белый круг. Секунда, и свет погас. Семен успел заметить: старшина, высокий, худое стеариновое лицо. И еще увидел прижавшийся к обочине грузовик.

- Небольшая авария, товарищ политрук, - огорченно произнес старшина. - И не вовремя так...

- Авария всегда не вовремя. А спешишь когда, особенно.

- Жмем, товарищ политрук, жмем. Переправу приказано перескочить. А тут задержка.

- Все? - полушепотом спросил Семен. - Все выбрались? Или еще остались там?

- Не знаю, товарищ политрук, - не сразу ответил старшина. - Не знаю.

- Немцы уже в городе?

- Двадцать минут назад немцев еще не было, - проронил старшина.

- Да-а, - вырвался у Семена горестный вздох.

- По правде сказать, - доверительно шепнул старшина, - мы еле оторвались от них. Вот оно как...

Сверкнув холодным огоньком, мимо пронеслась одна машина, другая, третья, будто роняли на дорогу фиолетовые искры и те мгновенно угасали.

- Всё. Давай, давай садись, - прикрикнул шофер.

Послышался топот многих ног. Громыхнули крюки, накинутые на задний борт грузовика.

- Садись!.. Садись, говорю!..

Старшина бросил Семену на плечо свою руку, словно тот хотел убежать.

- Эх! - прозвучало, как стон. Старшина торопливо отошел от Семена.

Стукнула дверца кабины.

- Поехали! - раздался возглас облегчения: шофер прощался с опасностью, которую оставлял позади машины.

Теперь нажал на кнопку карманного фонарика Семен, и из-под руки вырвался клок света: хотелось взглянуть на тех, кто через минуту перемахнет переправу. Переправа как бы делила мир и жизнь на две половины, он оставался на обреченной половине. Он увидел на грузовике запахнувшихся в плащ-палатки бойцов, одни сидели спиной к движению, другие - к боковым бортам. Он повел фонариком и тотчас убрал свет.

Машина двинулась.

Включенные подфарки тронули шоссе, оно чуть приметно открылось перед машиной. Семен смотрел ей вслед. Он слышал, как шуршала под ней дорога. Через полминуты стерлись машина и дорога, будто никогда и не были здесь. Семен услышал, как ухнула выхлопная труба. "Уже выскочила на переправу, прикидывал он. - И, считай, оторвалась от противника".

Постоял еще немного. Ни одной машины больше. Все словно вымерло. Тьма и тишина.

Снова огоньки, там, за поворотом.

- Смотри, - локтем толкнул Семен Никиту в бок.

- А-а, - угодливо пискнул Тишка-мокрые-штаны, словно к нему обратился политрук. - Цельная колонна. Наши, а?

На них надвигались холодные фары машин. Глухие огоньки неслись быстро, быстрее тех, что уже промелькнули. Отсюда, с поворота, видно было - большая колонна машин двигалась к переправе. Значит, еще не все выбрались из города, - подумал Семен. Часы показывали - двадцать пять минут второго. Так по времени и выходит. Рассчитано. Переправу же снимать через час. "Двадцать минут назад немцев в городе еще не было, - помнились слова старшины. - Счет идет уже на минуты..."

По дороге, шурша опавшими листьями, пробежал ветер.

- Пошли, ребята.

Они шли к мосту, туда, за переправу, где в ожидании сигнала лежали в окопчиках подрывники.

Впереди опять ступал Никита. Теперь, слышал Семен, в его шагах уже не было твердости.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Напряженное ожидание действий противника вконец истомило Андрея.

Раньше он не поверил бы, что минута - это долго, очень долго, так долго - можно успеть всю жизнь вспомнить. А еще столько до взрыва переправы. Он старался заполнить время, отвлечься от ожидания, и то связывался со взводными, хоть приказания на разные случаи уже отдал, то в который раз просматривал по карте маршрут к высоте сто восемьдесят три, то шел к пулеметчикам, словно забыл, что совсем недавно был у них. Тревога, как и радость и все другое, понимал он, была в нем самом, вещи и обстоятельства лишь пробуждали ее. Как-то, вспомнилось, противник атаковал его батальон, он тогда не испугался, не кинулся прочь, просто не думал об опасности, думал о том, что надо держать оборону и ни с места, и деловито действовал, и отбил атаку. Не паниковать, не паниковать, это очень важно на войне.

Андрей выбрался из березового колка, он проверил боевое охранение и возвращался к себе на командный пункт. Колок, белый, отчетливо проступал в темноте, и, наверное, у немцев на прицеле. Скорее отделиться от него и войти во мрак. Он убыстрил шаги. С боевым охранением в порядке, размышлял он. - По всей линии обороны как будто в порядке. Двадцать пять минут обходил он участок, - не отрывал глаз от стрелок, словно сомневался, не остановились ли. Он часто, слишком часто взглядывал на часы, хоть и сдерживал себя: пусть пройдет еще немного, но он торопил время, охваченный неослабным нетерпеньем, он торопил время. Стало на двадцать пять минут меньше. На двадцать пять минут меньше ждать.

До командного пункта осталось шагов двести. Тихо. Тихо, удивительно тихо. Ночь, полная звезд и снов. И разведчики донесли: ни моторов, ни голосов не слышали, пока пробирались они туда и обратно. "Мертво", сказал Капитонов.

"Либо здорово замаскировались немцы, либо в самом деле после нашей вчерашней контратаки передвинулись куда-то. А, может, тут что-то другое, что-то похуже?.." Тревоги одолевали Андрея, тревоги, вызванные мрачными предположениями. Он неуверенно сопротивлялся им. "А что, собственно, похуже? Что бы ни было, все хуже. И - ничего!.." Ладно, он не будет строить догадок. Догадки, как назло, не успокаивали, они пугали. А страх штука сильная, и его надо одолеть. Его надо одолеть, чтобы самому стать сильнее. Ладно, он попробует думать о другом, о чем угодно, но о другом. В конце концов, то, что должно произойти, произойдет, и он встретит непреложное с достоинством, как сможет. Вспомнился разговор с комбатом после одного ожесточенного боя. На войне, хочешь - не хочешь, а будешь храбрым, сказал Андрей, и в этом гражданский долг чудесно совпадает с инстинктом самосохранения - быть трусом просто неблагоразумно. "То есть, слепая храбрость? - с недовольным удивлением произнес комбат. - Нет, старик, нет. Такая храбрость унижает". Пусть слепая, пусть не слепая, - он выполнит поставленную комбатом задачу.