Яков Цветов - Синие берега

И все-таки Мария не выдержала.

- Андрей, - позвала, точно был он где-то далеко, а не рядом. Андрей, - позвала снова.

Андрей вздрогнул, как спросонок, и поднял голову:

- Да?

Прозвучало это отчужденно, словно действительно был он не здесь.

- Да, - повторил.

- Что - да? - не поняла Мария.

- Не обращай внимания.

Мария заплакала. Что могла она? Ничего она не могла. И почувствовала изнеможение от сознания, что ничем не может Андрею помочь.

Валерик рассердился и в полный голос сказал:

- Валяй отсюдова сопли пускать!

Мария не слышала Валерика, уткнула лицо в ладони, она плакала.

Андрей смотрел на комбата.

Комбат лежал без движения, без жестов, и это безжалостно разделяло их. Он примирялся с мыслью, что комбата уже никогда не увидит. Комбат не распрямит ноги, и не поднимется, и не отдаст ему, Андрею, приказания, не скажет - "старик", вообще ничего не скажет.

В сосредоточенном молчании всматривался Андрей, всматривался в лицо комбата. Нет, нет, неправда, что оно ничего не выражало. Неверно, что посиневшие, бескровные лица мертвых пусты. Но если и верно, лицо комбата, и мертвого, выдавало в нем человека сильного, убежденного в правоте своего дела, за которое он пал этой ночью или немного позже, утром.

Вчера, когда комбат еще был где-то на другом берегу, у высоты сто восемьдесят три, все в глазах Андрея выглядело проще. А сейчас кончились его представления, что делать, куда вести роту, куда держать путь. Связь с регулярной армией оборвалась - ни командира, ни донесений, ни приказаний. Приказание командира всегда вселяет уверенность: все будет так, как задумано начальством. Андрея охватило сильное волнение. "Одни... одни... оторваны от всех... Одни на всем белом свете, большом и пустынном белом свете..."

Он поднял глаза: увидел Валерика, Марию.

- Идите. - Прозвучало это твердо, требовательно.

Поднялся Валерик, встала Мария, нехотя пошли.

Марию остановил Саша.

- Не отбивайся от меня. Марийка...

- Куда ж мне отбиться, Сашенька? Мы все тут...

Саша шел рядом, шаг неровный, глаза опущены.

Андрей смотрел вслед им, словно ждал, чтоб скорее скрылись из виду.

Он услышал, за плечами дышал Семен. Медленно повернул голову. Лицо его показалось Андрею длинным, может быть, потому длинным, что от напряжения было вытянутым. На лице этом настойчивое требование - надо что-то делать! Это вырвало Андрея из состояния разбитости, к нему возвращалось чувство ответственности перед суровым делом, к которому приставила его война.

- Вот как сложилось... - сказал. И Семену ясно ведь было, как сложилось, и, подумав об этом, Андрей сжал губы. Он смотрел прямо, по ровной линии, куда-то вперед, он видел вчерашний правый берег и себя там, и еще видел живых Володю Яковлева и других тоже, может быть, видел он и то, что было еще дальше, совсем далеко - лучшую школу в городе, Советскую улицу, бывшую Соборную, и Ленина, как бы сделавшего шаг и спускавшегося с памятника на площади. А может, видел он только Семена и выражение его вытянутого от напряжения лица. Он повторил: - Вот как сложилось... Что делать? - Чувство ответственности вернулось, но уверенности еще не ощутил.

- Что делать? Что делать? - с некоторым раздражением переспросил Семен. - Пробиваться к линии фронта.

- А где она, линия фронта?

Семен помолчал.

- Карту бы...

- Теперь карта ничего не значит, - махнул Андрей рукой. - В том смысле не значит, что двигаться по ней то же, что и без карты. Красную, синюю линию не проведешь. Где противник?

- Должна же где-то быть линия фронта, - не сомневался Семен. Куда-то же отступили наши части. Не могли же они рвануть за такой короткий срок на сто километров!

- А хоть бы и в пятнадцати - двадцати километрах отсюда держат наши оборону. В том ли, Семен, дело? В каком направлении идти - вот неясность.

Семен молчал: думал, соображал. Ничего не приходило в голову. Наконец сказал:

- Андрей, пойдем, как шли. Лесами. - Семен достал папиросу, сунул в зубы. - Кури, - дал Андрею пачку. - Сплошной линии фронта, как на западной стороне, судя по всему, у немцев здесь нет. Так? - вопросительный жест. Просто отдельные части противника, прорвавшиеся в разных местах, расчленяют наши отходящие войска и устраивают "котлы", большие и малые. В такой "котел", видно, попал батальон, не смог отбиться. В одном из "котлов" оказались и мы.

- Это, Семен, ясно. И задача ясна: вырваться из "котла". И - попасть в другой?

- Вполне возможно. И опять вырваться...

"И опять вырваться... И опять вырваться, - застучало в голове. Андрей даже прикоснулся рукой ко лбу. - И опять вырваться... Конечно, вырваться. Как сказал ему комбат? "Семь там раз или сколько встретишься с противником, а уйдешь..." - Он усмехнулся. - Но уходить куда? Где наши?.."

- Но где наши? Вот в чем дело, - сказал. - Иначе из "котла" в "котел"...

- В таком положении самое верное заполучить карту... противника с нанесенной на нее обстановкой, - улыбнулся Семен. - Остается попросить ненадолго взаймы... - И, сразу изменив тон, спокойно, не навязчиво сказал: - Считаю так: идти по-прежнему лесами. В лес немец не сворачивает, это мы знаем. По стрельбе, если где бой, уловим направление, куда путь держать. Твое мнение?

- Выбора нет. Только это. - Андрей хмуро сдвинул брови. - Как с ранеными быть? Ну, отделенный - у того дело, считай, пустяковое, и без руки солдат - солдат. С Данилой и вовсе ничего. По нашим обстоятельствам, конечно. Полянцев вот, Рябов. Попадем в ловушку - как с ними?..

- Прикроем в случае чего. Теперь есть чем прикрыть. Вооружены. Пулемет, два - наши с тобой - автомата, пять трофейных: у Вано, отделенного Поздняева, Петруся Бульбы, Данилы и у Шишарева. Три винтовки. И у Сянского, слава богу, есть уже винтовка. Восемь цинков с патронами, патронами набили и вещевые мешки. Магазины для фрицевских автоматов прихватили. Еще - семнадцать гранат. В общем, запаслись. Унести бы все это. Так вот, давай принимай решение.

Андрей, оказывается, все еще смотрел на комбата. Он заметил, поверх кармана гимнастерки пополз червяк. Червяк занимал слишком мало места, чтоб пуля, осколок снаряда могли в него угодить. Везет на войне червякам, жучкам, букашкам!.. Он поднялся. По привычке заложил пальцы за ремень, расправил складки на гимнастерке. Да, надо принимать решение. Он примет решение. Мужество проявляется не только в поступках, но и когда веришь, что не все потеряно, хоть и видно, что потеряно и даже чудо не спасет. Не потеряно. Не потеряно.

- Вано, - кликнул Андрей. - Сержант! Построить роту.

Вано недоуменно: роту?.. И бросился выполнять приказание. Словно происходило все в обыкновенных условиях, напрягая голос, скомандовал:

- Стройся!

Короткая шеренга выстроилась. Исхудалые, утомленные, небритые лица, выцветшие, в болотных подтеках гимнастерки, брюки. Пилипенко правофланговый - старался выправить грудь. Перед ним, чуть правее, пулемет. Следующий - Саша, винтовка "к ноге", голова твердо повернута, как требовала команда. За ним - отделенный, Шишарев, Данила... Андрей остановил взгляд на Даниле: как у исправного солдата все у него было на месте - автомат, шанцевая лопатка, котелок, баклага, за спиной вещевой мешок, из-за голенища высовывалась ложка, Полянцев с Рябовым отступили на шаг в конце шеренги. Рябов опирался на рогатину под мышкой, ладно обструганную Данилой. Там же, последней в шеренге, встала Мария с санитарной сумкой.