Галина Корнилова - Мои дневники: моя жизнь, моя борьба. 18-48 лет (1990-2020 годы)

До сих пор мне снится то чувство, с каким я получала тетради с проверенными контрольными или самостоятельными работами, раскрывала их, ждала с замиранием сердца, какие оценки там будут. Так интересно!

И еще мне было очень стыдно один раз, снова из-за сольфеджио, классе, наверное, в третьем музыкалки, у меня оно было по пятницам, а в это время показывали передачу В гостях у сказки, и там фильмы иногда были приличные, иностранные, Златовласка, Золотой Гусь и пр. И вот мне идти надо на сольфеджио – а там фильм Три орешка для Золушки, мой любимый! Ну, я прогуляла, конечно, осталась дома, фильм смотреть. А потом мама пошла на родительское собрание в музыкалку, и все там узнала, что я урок пропустила. Она домой шла с таким видом, как будто я умерла. И с таааааким каменным лицом зашла в квартиру, что ужас, я прямо как будто ударилась об это лицо сразу. И я потом ходила за ней и просила «прости-прости», как Маша сейчас иногда за мной ходит, если провинится. Наверное, я слишком строга с Машей, сурова иногда, но она такая вредина, моя хорошая деточка!

Детей нужно постояно тискать, ласкать, гладить, так как недостаток тактильного контакта с родителями вызывает у ребенка желание гладить себя самому. Я это знаю по себе. Мне нравилось гладить себя по спине, по голове, и тд, а брат Миша отрывал мухам крылышки и пускал их ползать у себя по животу, рукам, ногам, ему тоже это было приятно, он балдел от этого. Потому что мама нас не ласкала никогда, она онанизма детского боялась. Хотя, я так думаю, ей просто было это не интересно – с детьми возиться и тискать. А угрозой онанизма она только прикрывала свое нежелание меня лично тетешкать. Мише-то больше ласки досталось, конечно. И я все свое детство и юность думала, что я плохая, испорченная, больная даже, потому что мне нравится, если меня по спинке гладят, или по голове, прически там делают, просто расчесывают волосы и пр. Только став взрослой, я прочитала о том, что во всем виноваты родители, которые игнорировали своих детей, мало их ласкали или вообще избегали этого. А я помню, что моя мама даже по спинке меня боялась погладить, вообще дотронуться до меня, если я к ней приходила обниматься или ласкаться, она сразу же отстранялась от меня, шарахалась даже, я бы сказала, и я думала всегда, что это я чем-то ей не угодила, раз она не хочет меня обнять, погладить по голове, поцеловать, ведь она где-то вычитала, что у ребенка от этого разовьется онанизм. Но все как раз наоборот. Я просто обожала всегда, когда мне чешут спинку, делают прически на голове, я сразу так расслаблялась, это такой был для меня кайф!!! Именно релакс был, просто релакс и позитив, и ничего иного. Ведь это массаж, элементарный массаж, и объятья тоже очень важны для детей любого возраста, они дают чувство уверенности ребенку, чувство защищенности. А у меня этого не было никогда. Я прекрасно помню, как приходила на кухню, когда там были мама и папа, и мне так было радостно обнять их обоих, если мама не отбрыкивалась (очень часто она сразу же отстранялась), и мы – пусть и редко – стояли втроем, вместе, они обнимали меня, я обнимала их, и это были самые лучшие моменты в моей жизни. Но это было так редко! Поэтому и запомнилось мне. Чаще всего меня просто отстраняли, уходили от меня, чтобы я не начала к ним лезть со своими «дурацкими» обнимашками. Вот так. И массажик мне по спинке никто и никогда не делал. Хотя ведь у меня с детства паники и нервные тики, и нам, таким деткам, просто обязательно нужен был массаж расслабляющий. Но матери не было до меня дела. Так обидно! Только прически мне сделать иногда удавалось уговорить брата, за какие-нибудь блестяшки, и это был тогда просто балдеж полный. Это был такой релакс, что я как будто проваливалась в полусон, это было просто прекрасно.

И от недостатка ласки и внимания в детстве, я до сих пор такая падкая на ласковые слова, которые не слышала в детстве, такая падкая просто на элементарное внимание к себе, на любые мало-мальские проявления заботы! Пусть зачастую и не совсем искренние, как от свекрови, например, но мне это не важно, важно лишь то, что кто-то меня замечает, кто-то может сказать ласковое слово! Пусть это делают совершенно чужие мне люди, и лишь для того, чтобы я их сына обихаживала, и привозила к ним в гости внучек. Мне не важно. Мне нужно тепло, пусть и не совсем искреннее. Хоть такое! А мать из-за этого постоянно меня обвиняет в том, что мы часто ездим к Лапшиным, что я теперь «живу их умом», то есть стараюсь одеть детей получше, понукаю мужа зарабатывать больше, покупаю детям витамины осенью (хаха, первый раз в этом году решила пропоить детей витаминами, и у матери сразу истерика, потому что она считает, что это вредно, а я ее не слушаюсь, как всегда слушалась, всю жизнь! То есть, когда я жила ее умом, она была довольна. Стоило мне начать жить своим умом, выйти из-под ее власти – все, я стала плохая, и она сразу начала мне мстить любыми способами. Да и иди лесом!). Нет, теперь я вообще плохая, раз витамины решила детям купить, все, я теперь как Лапшины! Только вот я беру то, что считаю разумным, о чем читала в интернете, а не все подряд, как Лапшины.

В нашей деревне раньше было два «лягушатника» на речке, два мелких места для купания маленьких детей. Первое – рядом с нами, надо было только спуститься под горку, но оно заросло быстро, и мы начали ходить к хутору, к мостику через речку. И однажды приходим – а там плавает дохлый фокстерьер! Ужас. Это была очень хорошая красивая собачка из нашей деревни, породистая, ее хозяин, Апполон Григорьевич, был профессором истории в МГУ, и каждое лето снимал дачу на другой стороне деревни, потом он ее даже купил, мне кажется. И собачка у него прекрасная была, добрая, не агрессивная, небольшой фокстерьер, вся в кудряшках рыже-серенько-белых. А хуторские его убили! Так было жалко эту собачку, я до сих пор помню! Он такой жалкий там валялся на пляжике, в воде, мертвый, мокрый, бедненький! Мне прямо хотелось его вытащить и обнять! Ненавижу, когда убивают животных. Мы потом в речке неделю не купались, мало ли, трупный яд и все такое. А сейчас этот хутор Ильичевка – вообще гиблое место (да он и тогда уже таким был, в 70-е годы, там жили одни алкаши и бандиты). Вот буквально недавно судили целую компанию с этого хутора, человек 8 или даже больше. К тому же, там сейчас полно черных уже окопалось, еще хуже стало, наркотики и все такое. А мне с детства этот хутор не нравился, там атмосфера была какая-то неуютная, какая-то странная, не знаю даже, как сказать. Иногда весной или осенью, когда дороги в деревню становились непролазными все, и по верху, и по низу было невозможно проехать («спасибо» еще и тракторам совхозным, которые поля там перепахивали, и все дороги заодно тоже), мы ехали с дядей Ваней на нашем Запорожце инвалидном до этого самого хутора, дядя Ваня оставался в машине нас ждать (он ведь не ходил, спинальник-инвалид, позвоночник переломан был с 17 лет), а мы через мостик шли в деревню пешком, вдоль речки, там минут 10 было ходьбы. Или если мы на автобусе рейсовом №31 ехали в деревню, то тоже выходили на хуторе, и шли пешком от дороги шоссейной через весь этот хутор. Так вот, у меня с детства было такое брезгливо-настороженное отношение к этому хутору, я не знаю, почему, вроде и домики там были типа наших, самых старых, в нашем городке, двухэтажные, желтые, в 50-х годах построенные, и – нет, вот что-то там было не то.