Рой Медведев - Н.С. Хрущёв: Политическая биография

Некоторые из представителей московской интеллигенции иногда звонили Хрущёву по телефону, чтобы поздравить его с праздником или сообщить о каком-либо событии. Эти проявления внимания всегда радовали Хрущёва. Нередко звонил ему Пётр Якир, семья которого после реабилитации поддерживала дружеские отношения с семьёй Хрущёва. Никита Сергеевич вначале живо откликался на сообщения Якира — главным образом о попытках реабилитации Сталина. Но затем эти частые звонки стали вызывать у него недоумение и раздражение. «Чего он добивается? — сказал как-то Хрущёв. — Если он провокатор, то он ничего не получит от наших бесед. Я и так всегда говорю то, что думаю». Звонил однажды ему Лён Карпинский, сын видного партийного публициста и друга Ленина В. Карпинского. Это было в апреле, когда Хрущёву исполнилось 75 лет. Карпинский зашёл к своим друзьям в редакцию «Известий». Стал вспоминать о временах Хрущёва. «Давайте позвоним ему, — предложил Карпинский. — У меня есть его телефон. » К аппарату подошёл сам Никита Сергеевич. Лён представился ему, напомнив, что их когда-то знакомил редактор «Правды» Сатюков. «Мы воспитаны XX и XXII съездами партии, — сказал Карпинский. — И мы всегда будем помнить вашу роль в разоблачении Сталина и реабилитации его жертв. Я уверен, что именно эти события в конечном счёте будут определять значение нашей эпохи и вашей деятельности. И мы все тут собравшиеся желаем вам в день вашего рождения хорошего здоровья и долгих лет жизни».

Хрущёв был обрадован и растроган. Он сказал, что не помнит самого Лена Карпинского, но хорошо знал и часто слушал его отца. «Мне особенно приятно, что вы сказали от людей молодого поколения. И я желаю вам успеха». Вообще 75-летие Хрущёва не прошло незамеченным в западной прессе. Он получил из-за границы много телеграмм, в том числе от де Голля, английской королевы, от Яноша Кадара.

С годами Хрущёв стал более критически относиться к себе и своей деятельности. Он признавал немало своих ошибок. Но и здесь имелась граница. На многие упрёки он отвечал, что так должен был поступить коммунист и что он умрёт как коммунист. Представление о том, каким должен быть настоящий коммунист, сложилось у него в 20-е годы. Но некоторые упрёки Хрущёв воспринимал болезненно. Он очень нервничал, если читал или слышал, что он, Хрущёв, является антисемитом. Он утверждал обратное, ссылался на дружбу с евреями, работавшими в его администрации. Он говорил, что некоторые руководящие работники ЦК, воспитанные ещё при Сталине, самовольными действиями вредили репутации Хрущёва. Конечно, Никита Сергеевич невольно приукрашивал свою деятельность, но именно он решительно вскрыл многие преступления сталинской национальной политики.

В 1967 году у Хрущёва произошёл первый После отставки конфликт с властями. Во Франции был показан небольшой телевизионный фильм о том, как Хрущёв проводит своё время на пенсии. Это вызвало недовольство в кругах ЦК. Была заменена охрана дачи, а её прежние работники понесли наказание за недостаток «бдительности». Хрущёва пригласил к себе член Политбюро и секретарь ЦК КПСС А. Кириленко. В прошлом секретарь Николаевского обкома партии, Кириленко был обязан своим выдвижением именно Хрущёву. Никита Сергеевич рекомендовал его на пост первого секретаря Свердловского обкома партии, а через несколько лет — на пост секретаря ЦК КПСС и члена Президиума ЦК. И вот теперь Кириленко начал грубо выговаривать Хрущёву, заявляя при этом — «вы ещё слишком хорошо живёте». «Ну что ж, — ответил Хрущёв, — вы можете отобрать у меня дачу и пенсию. Я могу пойти по стране с протянутой рукой. И ведь мне-то подадут. А вот тебе не подадут, если ты пойдёшь когда-либо тоже с протянутой рукой».

60-е годы были десятилетием мемуаров. Писали мемуары не только маршалы и генералы. Писали мемуары бывшие министры, конструкторы, учёные, деятели искусств. Работали над мемуарами Молотов, Каганович, Поскребышев, Микоян. Хрущёв с интересом читал изданные в СССР воспоминания, иногда критиковал и поправлял авторов. Огорчили его изданные в 1969 году мемуары Г. К. Жукова. Жуков стал командующим Киевским военным округом, когда Хрущёв возглавлял партийную организацию республики. Но Георгий Константинович ничего не писал о встречах с Никитой Сергеевичем, ограничившись упоминанием, что как глава округа он «счёл своей обязанностью представиться секретарям ЦК КП Украины… и встретил самое доброжелательное отношение». Маршал не пишет о роли Хрущёва в боях под Сталинградом, на Курской дуге, в освобождении Киева. Но имя Хрущёва встречается в книге Жукова в таком, например, эпизоде. Представитель Ставки Жуков прибывает в только что освобождённый Киев. «Изрядно проголодавшись, — повествует Жуков, — я зашёл к Хрущёву, зная, что у него можно было неплохо подкрепиться» [109].

Ничего не писали о Хрущёве и авторы других мемуаров, опубликованных после 1964 года, хотя они стали много и охотно писать о своих встречах и беседах со Сталиным. Если же речь шла о Хрущёве, то он превращался в анонимного «секретаря ЦК». Все это лишний раз укрепляло Никиту Сергеевича в мысли о написании собственных мемуаров. Это желание становилось всё сильней. Хрущёв не любил писать лично — привык диктовать. Поэтому он обратился в ЦК с просьбой выделить для него машинистку-стенографистку. Просьбу Хрущёва рассмотрели и отклонили, но он был не из тех людей, которые отступают в подобных обстоятельствах, и начал диктовать воспоминания. Это — первые наброски, черновики, записи, которые велись без определённого плана и без заботы о литературной форме. Работа становилась, однако, все более интенсивной, она увлекала Хрущёва. Наговорённый текст перепечатывался на бумагу специально нанятой машинисткой, записи редактировались, приводились в порядок, располагались в соответствии с хронологией и снова перепечатывались. Хотя Хрущёв наговорил на плёнку около 180 часов, это было лишь начало. И вдруг — сенсация: в США выходит в свет первый том мемуаров Хрущёва. Через несколько лет там издаётся и второй том. Из объяснений издателя стало ясно, что он получил в своё распоряжение не отредактированную рукопись, а неотредактированную плёнку с голосом самого Хрущёва. Каким образом эта плёнка попала за границу, если первоначальная запись продолжала храниться в семье Хрущёва? Значит, имелась и вторая запись, вторая плёнка. Но кто её делал и где? На даче у Хрущёва или в квартире машинистки? Эти вопросы до сих пор остаются без ответа. Во всяком случае, публикация первого тома явилась неожиданностью и для самого Хрущёва. Публикация была объявлена фальшивкой. Хрущёва вызвали в ЦК КПСС к Председателю Комитета партийного контроля и члену Политбюро Аренду Пельше. Разговор оказался трудным. Хрущёв здесь же написал краткое заявление, которое на следующий день появилось в газетах. Впервые с осени 1964 года в печати появилось имя Хрущёва. Никита Сергеевич решительно отрицал, будто он передавал какому-либо издательству свои мемуары, и осуждал их публикацию. Однако в заявлении Хрущёва не отрицался сам факт существования мемуаров. Позднее он попросил сделать для себя обратный перевод появившихся на Западе мемуаров и убедился, что речь идёт именно о его воспоминаниях. Но он не догадывался (или, может быть, хорошо догадывался) — каким образом все эти черновики попали на Запад.