Джуди Баталион - Свет грядущих дней

Сейчас справа от Рени сидела сестра Фрумки, а строго напротив – Ханце, ее жизнерадостность и неукротимый оптимизм, казалось, озаряли темное помещение. Ханце любила рассказывать друзьям, как она обводила вокруг пальца нацистов, облачаясь в платье католической монахини и свободно разгуливая в нем перед ними, дурача их снова и снова. Сара – острые скулы словно высечены резцом, взгляд проницательный [33] острые скулы словно высечены резцом, взгляд проницательный : портрет основан на фотографии Сары, хранящейся в музейном архиве «Дома борцов гетто». – тоже присутствовала, как и Ализа Цитенфельд, подруга Гершеля, которая вместе с Сарой опекала в гетто детей-сирот. Хайка Клингер – кровь с молоком, открытая, энергичная руководительница сестринской группы – тоже могла быть за столом, всегда готовая защищать свои идеалы: правду, достоинство, активное действие.

– Мы получили несколько паспортов, – повторил Гершель.

Такой документ давал возможность попасть в лагерь для интернированных лиц – то есть позволял сохранить жизнь одному человеку. Это были фальшивые паспорта, доставленные из стран-союзниц, где имелись пленные немцы. Владельцы таких паспортов содержались фашистами в специальных лагерях с намерением обменивать их на пленных немцев, находившихся в соответствующих странах. Это была одна из многочисленных схем добывания паспортов [34] одна из многочисленных схем добывания паспортов : Zaris, «Attempts at Rescue and Revolt», 211—36. О других схемах добывания фальшивых паспортов см., например: Vladka Meed, On Both Sides of the Wall, trans. Steven Meed (Washington, DC: United States Holocaust Memorial Museum, 1993), 175—80; Paldiel, Saving One’s Own, 361—62; Avihu Ronen, Condemned to Life: The Diaries and Life of Chajka Klinger (Haifa and Nel Aviv, Isr.: University of Haifa Press, Miskal-Yidioth Ahronoth and Chemed, 2011), 234—94. , о которых они слышали в последние годы. Потребовалось несколько месяцев, чтобы организовать работу и получить эти документы, процесс был чудовищно дорогостоящим и опасным, ведь нужно было тайно переправлять шифрованные письма с фотографиями специалистам по изготовлению поддельных документов. Кто же теперь получит паспорта, что только что пришли?

Или никто их не возьмет?

Защищаться или спасаться? Бороться или бежать?

Споры на эту тему они вели с самого начала войны. Горстка евреев, далеко не каждый из которых имел оружие, не могла свалить нацистов, но тогда какой смысл в сопротивлении? Сражаться, чтобы умереть с достоинством? Ради мести? Чтобы не уронить свою честь и передать ее грядущим поколениям? Или они вели борьбу, чтобы причинять ущерб врагу, чтобы вызволять и спасать – но в таком случае кого? Движение в целом или отдельных его участников? Детей или взрослых? Людей творческих профессий или лидеров? Должны ли евреи бороться внутри гетто или в лесах? В составе отдельных еврейских подразделений или вместе с поляками?

Настал момент принять наконец решение.

– Фрумка! – Гершель через стол обратился к девушке, глядя прямо в ее темно-карие глаза.

Она ответила ему таким же прямым твердым взглядом, хотя ничего не сказала.

Гершель сообщил, что пришла директива из Варшавы, от их уважаемого лидера Цивьи Любеткин. Согласно этой директиве Фрумка должна была воспользоваться паспортом, чтобы покинуть Польшу и отправиться в Гаагу, где располагался Международный суд Лиги наций. Она должна будет представлять там еврейский народ и рассказать всему миру о том, что с ним происходит. После этого ей надлежало отправиться в Палестину в качестве официального свидетеля нацистских злодеяний.

– Уехать? – повторила Фрумка.

Реня с бешено колотящимся сердцем посмотрела на нее. Она чувствовала, что Фрумка колеблется, и почти видела, как за внешним спокойствием скрывается напряженная работа мысли. Фрумка была их вождем, скалой, поддерживавшей их всех, мужчин и женщин. Кого отправят вместе с ней? Что они будут делать без нее?

– Нет, – объявила Фрумка твердо, но спокойно. – Если нам суждено умереть, умрем вместе. Но, – здесь она ненадолго замолчала, – давайте постараемся сделать свою смерть героической.

Услышав эти слова, произнесенные с непоколебимой уверенностью, все присутствовавшие облегченно вздохнули. Казалось, что всё вокруг оживилось, все заулыбались и начали притопывать ногами. Фрумка легко стукнула по столу кулаком – словно судья молоточком.

– Пора! Пора активизироваться.

Вот так они и выработали общее решение: защищаться.

Реня, всегда готовая к действию, вскочила с места.

Реня

Октябрь 1924 года

В пятницу, 10 октября 1924 года [37] 10 октября 1924 года : Дата рождения Рени в разных документах указана разная, но эта дата признана каталогом Яд Вашема и детьми самой Рени. , когда евреи города Енджеюв, готовясь к шабату [38] готовясь к шабату : Я реконструировала эту сцену рождения Рени, основываясь на ее собственных свидетельствах, хранящихся в архивах Яд Вашема, и историческом контексте. Вся информация (если нет особых указаний) о Рене и ее семье в этой главе взята из ее свидетельских показаний, хранящихся в Яд Вашеме. , закрывали свои лавки, запирали кассы, варили, шинковали, жарили, Моше Кукелка спешил домой из своего магазина. Дом номер 16 по Кляшторной (Монастырской) улице, где жила его семья, был маленькой каменной постройкой у зеленой главной дороги, прямо за поворотом от величественного средневекового аббатства, известного своими бирюзовыми и позолоченными интерьерами. Сегодня в доме царила особая суета. По мере приближения заката оранжевый осенний свет растекался по пышным долинам и покатым холмам Келецкого воеводства; очаг в доме был разожжен, клацали ложки, шипела печь, и церковные колокола создавали обычный фон для семейной идише-польской болтовни [39] семейной идише-польской болтовни : Согласно свидетельству самой Рени в Яд Вашеме, дома в семье говорили на идише, а с друзьями она разговаривала по-польски. Ее племянник утверждает, что дома они разговаривали и на идише, и на польском; Yoram Kleinman, из личной беседы по телефону 11 февраля 2019 г. . И тут раздался новый звук: первый крик новорожденного.