Юрий Никитин - Мне – 65

Похрюкивая, он приближался все ближе, и, когда уже пора бить, я заколебался. Голова кабана, как танковая башня, глазки крохотные, да это не череп, а сплошная глыба из монолитной кости.

Кабан едва не уперся рылом в подошвы моих сапог. Я сказал тихонько:

– Эй, дружище… Не оторви каблук.

Кабан рывком вздернул голову, уставился на меня непонимающе. Я все еще сидел, а он, гад, стоя на своих коротких, кривых, как у кавалериста, ногах, выше меня на полголовы. И смотрит в упор, еще не решил: стоптать меня или не стоптать… вот так сразу.

К счастью, свиньи тоже меня увидели, одна молодая свинка завизжала, а остальные бабы-дуры тут же ринулись на другую поляну. Я слышал, как разом остановились там под дубом, послышался смачный хруст пожираемых желудей.

Кабан недовольно хоркнул и, развернувшись, неторопливо пошел к ним. Когда кусты сомкнулись за ним, я перевел дыхание и медленно опустил занемевшую руку с молотком.

И вот наконец завершен период простейшей романтики, когда приключения ищутся наглядные, простые, то есть: ходить по нехоженой тайге, карабкаться по некарабканым горам, прыгать через пропасти, подниматься на эвересты или опускаться с аквалангом в глубины моря.

Еще там, в тайге, ощутил, что в большом индустриальном центре приключений намного больше, чем в прогулках по неброженым местам и отыскании залежей редких металлов. Только здесь приключения не столь простые и наглядные. Но их больше, они труднее и… выше. По классу выше.

Уезжая на Крайний Север дохляком, я, по сути, поставил себя перед дилеммой: либо помереть, либо вернуться на белом коне. Ну ладно, какой-то там белый конь, но чтоб не стыдно было дальше жить, а как можно жить, если даже в армию не взяли? Нужно стать таким, чтобы все видели: дело не во мне, а в тех дураках, что такого орла не заметили.

В то время нашими кумирами был Томми Коно, он из хилого заморыша, прикованного полиомиелитом к постели, превратился в мистера Олимпию и держал этот титул несколько лет. Он установил сто тридцать мировых рекордов в тяжелой атлетике, переходя из легкого веса в полусредний, оттуда в средний, затем в полутяжелый и грозился перейти в тяжелый, чтобы отобрать у тогдашнего Андреева титул абсолютного чемпиона мира. А Роберт Хайнлайн, тоже прикованный к постели, разве не сумел накачаться так, что стал чемпионом Америки по саблям? Словом, вернулся я через несколько лет с пропорциями: рост – 185 см, вес – 85 кг, размер рубашки – 54-й, джинсы – 44-й.

Как-то с приятелями лежали на пляже, к нам подбежал мужик, упрашивая чуть ли не со слезами, чтобы его выручили: через полчаса соревнования по гребле, а у него двое не явились. Всю команду снимут, а почему должны страдать другие из-за двух оболтусов? Пообещал хорошо заплатить. Мы с Худяковым поторговались и согласились. Ради антиресу.

Лодки так называемые «народные», эти я знаю хорошо, гребу прекрасно, часто катал девчонок, так что вся проблема была в том, чтобы запомнить чужую фамилию и откликнуться, когда ее назовет судья.

Как ни странно, в соревнованиях я не только не пришел к финишу последним, но вообще явился первым. После чего подошел другой тренер и пригласил у него тренироваться. Он предложил байдарку, но я видел, что на ней ездят и женщины, презрительно отказался от «женского» вида спорта, избрав каноэ, на которое всяких там бабс не допускают.

Мастером спорта я стал за два сезона. Попутно выполнил еще и кучу нормативов по легкой атлетике, стал перворазрядником по боксу и самбо. Думаю, смог бы точно так же добиться хороших результатов, а то и вершин в любом виде спорта, но к тому времени уже начал заниматься литературой и ощутил, что одно другому сильно мешает.

Чем бы ни занимался, делу надо отдаваться целиком, если хочешь достичь вершин. Если же передо мной дилемма: стать чемпионом мира и Олимпийских игр в каком-то виде спорта или сильнейшим из писателей, то все-таки предпочитаю стать первым среди литераторов.

И я остановился в спорте: мавр свое дело сделал – из больного, изможденного всеми тяжелыми недугами подростка сделал более, чем… словом, мавр может идти, идти, идти. А вы, госпожа Литература, останьтесь. Я займусь вами вплотную.

Когда вернулся с Дальнего Востока, как раз началась эпидемия восторгов по поводу ливерпульской четверки. То ли потому, что я все-таки постарше этих битлзов, как их называли, то ли что-то еще, но их творчество не затронуло. Старый добрый рок-н-ролл ближе и понятнее, а это что-то слишком заунывное, дохлое. Да и сами они какие-то дохлые, к тому же наркоманы.

В то же время стадо есть стадо: Худяков везде с горящими глазами рассказывает, какие эти битлзы – великие музыканты, но я его пару раз поймал на том, что ни уха ни рыла не смыслит в их творчестве. Но – старается идти в ногу, быть везде своим парнем, иметь общие темы для разговоров, уметь быть общительным и нравиться. Карнеги начитался, скотина.

А мне общественное мнение по фигу: если весь мир говорит одно, а я считаю по-другому, то все в мире дураки, а я вот шагаю правильно.

А когда-нибудь и вас заставлю шагать со мной в ногу.

После прекрасной и беззаботной работы геолога, да не просто геолога – им можно считаться и в пыльной конторе, – а геолога-первопроходца по диким местам Уссурийской тайги, как-то противно идти на скучную работу… а они все скучные, если сравнивать с теми романтическими, через которые прошел: лесоруб, плотогон, геолог…

Но что я могу, если мне уже двадцать пять лет, а образование – семь классов?

Директор школы ХЗСШ, что значило Харьковская Заочная Средняя Школа, с очень интересной фамилией Москвич, но сам еще более интересный, умный и настоящий педагог, в течение минуты, пока разговаривал со мной и рассматривал глубоко посаженными за толстыми линзами глазами, сделал верный вывод, что и отсюда я вылечу через месяц, если не через неделю. Вылечу, если у меня не будет дополнительного стимула, морковки или привязи.

– Очень жаль, – проговорил он, перебирая мои бумаги, – очень жаль, что вас… гм… что вы так и не закончили восьмой класс… Да, жаль. Вот если бы вы закончили восьмой класс, я смог бы принять вас в девятый, а так вам придется снова в восьмой… И хотя для вас привычно в каждом классе сидеть по два года, но как-то жаль, что вот так… Да, можно бы сразу в девятый, но вы не закончили восьмой, а правила есть правила… и эти правила для поступающих и продолжающих есть, есть… Вам придется в восьмой, а могли бы в девятый…

Я и собирался в восьмой, это ж понятно, что никто меня не возьмет в девятый, но его бормотание и тягомотина что-то сдвинули в моем мозгу, и я брякнул глупость, вот так сам по себе брякнул, хотя и не собирался:

– А что, если бы сразу в девятый?.. Я бы тянул…