Пётр Азарэль - Две жизни Пинхаса Рутенберга

– Иван Фёдорович, граф Витте хочет дать вам одно пикантное поручение. Надеюсь, Вы меня не подведёте. Речь идёт о Гапоне.

– Постараюсь Вас не подвести, Александр Васильевич.

– Идите к нему, он Вас ждёт.

Секретарь в канцелярии приветствовал его и подтвердил, что председатель совета министров у себя. Мануйлов в большом кабинете оказался впервые, но его зоркий взгляд сразу нашёл граф Витте за большим дубовым столом в дальнем конце комнаты.

– Здравствуйте, господин премьер-министр.

– Проходите и садитесь, Иван Фёдорович, – сказал Витте и, подождав, пока тот займёт место по другую сторону стола, продолжил. – Я хочу обсудить с Вами весьма важный для страны вопрос. Видите ли, в столицу нелегально прибыл опасный политический авантюрист Георгий Гапон. Вокруг него объединяются десятки тысяч петербургских рабочих. Он в это напряжённое время может стать их сильным вожаком.

– Сергей Юльевич, наш департамент ведёт за ним постоянное наблюдение, как в России, так и за рубежом, и мы готовы в любой момент его задержать.

– Это, Иван Фёдорович, вызовет серьёзные общественные протесты. Я прошу Вас встретиться с ним и убедить его на некоторое время покинуть страну. Когда мы сумеем понизить накал противостояния, он вернётся.

– Господин премьер-министр, я приложу все свои силы и умения.

– Я не сомневаюсь в Вашей преданности России. Мне Пётр Николаевич передал адрес Гапона. Возьмите.

Граф Витте протянул лист бумаги. Мануйлов положил его во внутренний карман пиджака.

– Желаю Вам успеха, Иван Фёдорович, – произнёс премьер-министр и поднялся из-за стола, показывая этим, что беседа окончена.

Вечером Мануйлов отправился к Гапону на квартиру. В результате долгих часов переговоров ему удалось добиться его согласия. Он уедет на полтора месяца при условии, если граф Витте обязуется возобновить деятельность закрытых отделов «Собрания», возместить профсоюзу убытки, связанные с их закрытием, амнистирует его и позволит вернуться к участию в делах «Собрания». С этим Мануйлов вернулся на другой день в канцелярию председателя совета министров. Сергей Юльевич его сразу принял.

– Гапон стремится восстановить деятельность своего профсоюза и вновь возглавить рабочих, – произнёс Витте, выслушав своего посланника. – Его желание столь велико, что он готов будет пойти на большие уступки.

– Возможно, господин премьер-министр, предложить даже сотрудничество с Департаментом.

– Это было бы замечательно. Я поговорю об этом с господином Дурново. Но сейчас мне важно другое. Вы же знаете, что в городе с октября месяца действует Совет рабочих депутатов.

– Конечно. И там главную роль играют социал-демократы, Хрусталёв-Носарь и Лев Троцкий. Они выступили с призывом к вооружённому восстанию.

– Я предлагаю, Иван Фёдорович, вернуть «Собрание» к жизни и настроить его против Совета рабочих депутатов.

– Но как это сделать? – спросил Мануйлов. – Ведь сам Гапон хочет быть во главе восстания. По нашим сведениям, он активно участвовал в операции по доставке оружия на корабле.

– Но, по-моему, он с тех пор изменился, – произнёс Витте.

– Я это тоже почувствовал во время нашего разговора. Он не сблизился с социал-демократами, вышел их партии социалистов-революционеров.

– Главное, Иван Фёдорович, чтобы он отказался от вооружённой борьбы. Постарайся его убедить в неспособности кровопролития решить проблемы рабочих. Манифест даёт им почти всё, что они желали получить.

– Нужно прийти к соглашению с ним, – заметил Мануйлов. – В нём как бы две части: что даём ему мы, и что хочет от нас он.

– Я думал об этом и утром сделал наброски программы, – сказал Витте и передал собеседнику исписанный им лист бумаги. – Познакомьтесь с ней и предложите ему. Если он напишет воззвание к рабочим в этом духе, значит, он принял наши условия и заинтересован в нашем сотрудничестве.

Гапон согласился с программой графа Витте и в воззвании к рабочим написал об отказе от вооружённого восстания и противостоянии революционным партиям. Рутенберг его прочёл и не без сожаления понял, что Гапон изменил своим прежним воззрениям.

Он решил как можно раньше с ним встретиться. Георгий Аполлонович согласился, хотя и без большого желания, и Рутенберг это почувствовал.

– Георгий, что с тобой? Твоё воззвание отвергает многое из того, к чему ты призывал своих людей.

– Это просто игра. Я в последнее время всё больше склоняюсь к мысли, кажется, Макиавелли, что для достижения цели все средства хороши.

– Но ты отвергаешь вооружённую борьбу с самодержавием, не желаешь идти вместе с нами.

– Пётр, меня вынуждают идти на это обстоятельства. Мне угрожают арестом и судом, закрыли «Собрание». Меня вынуждают уехать из страны. Я больше так не могу.

– Жаль, Георгий. Неужели, ступая на этот путь, ты не понимал, что жизнь революционера – это тюрьмы и каторга, это изгнание и борьба с невзгодами.

– В Европе, Пётр, я увидел и другую жизнь. Наши революционеры там неплохо проводят время. А многие идут на соглашение с властями и не желают никаких революций.

– Там эти революции уже давно произошли! – вспылил Рутенберг. – А в России самодержавие и гнёт.

– Кстати, манифест даёт нам многие свободы, – произнёс Гапон. – Почему мы должны от них отказываться?

Рутенберг вздохнул и посмотрел на сникшего Гапона.

– Ладно, пойду я, Георгий. У меня Ольга скоро рожает.

– С божьей помощью, всё будет хорошо, – пожелал Гапон. – Буду за неё молиться.

Он вскоре провёл объединительный съезд бывших отделов «Собрания» и сумел убедить рабочих отказаться от насильственных действий и поддержать выборы в Государственную Думу. Гапон уехал в конце ноября. Граф Витте дал ему на это тысячу рублей из своих личных сбережений.

Прошло несколько дней в беспокойном ожидании родовых схваток у жены. Вечером Ольга застонала от болей внизу живота. Рутенберг помог ей спуститься на улицу и посадил в экипаж. В больнице, где Ольгу уже ждали, её сразу положили в палату для рожениц. Ночью она родила мальчика. Они назвали его Толей. Пинхас был счастлив, он хотел ещё мальчика, и судьба ему благоволила.

По поручению ЦК Рутенберг продолжал возглавлять Петербургский боевой комитет. По его предложению, город разделили на районы. В каждом из них организовалась своя боевая дружина. Рутенберг руководил Нарвской, в которую он собрал знакомых ему заводских рабочих. От Бориса Горинсона, одного из помощников, он уже знал, что летом Хаима Гершковича арестовали и казнили. Мало-помалу они добывали и прятали оружие, но его для вооружения всех рабочих всё равно не доставало.

Однажды в декабре Савинков сообщил Рутенбергу, что желает встретиться с дружинниками.