Пётр Азарэль - Две жизни Пинхаса Рутенберга

Мало-помалу он сумел преодолеть депрессию и уныние и взялся за дело. Он не мог не исполнить приговор ЦК. Он также прекрасно сознавал, что ему не удастся использовать Рачковского как свидетеля против Гапона. Да и Азеф усомнился в успехе двойного убийства и на его вопрос дал понять ленивым кивком головы, что можно убрать и одного Гапона. Следовало отыскать другой путь. И он нашёл его. Рутенберг решил обратиться к боготворившим священника рабочим и предъявить им явные доказательства его преступления. На сей раз Азеф одобрил его план, способствовал его осуществлению и даже предоставил ему для этого своего боевика студента Дикгофа-Деренталя. В соответствии с этим планом, Рутенберг завербовал трёх рабочих – членов Боевой организации и рассказал им о связях Гапона с охранкой. Они хорошо знали близкого к их лидеру эсера, доверяли ему, но не могли поверить и примириться с тем, что Гапон, ведший их год назад к Зимнему дворцу, провокатор. После короткого обсуждения решили, что Рутенберг предъявит обвинения в их присутствии. Но для этого нужно было подготовить ещё одного свидетеля.

В двадцатых числах марта Рутенберг договорился встретиться с Гапоном в дачном посёлке Озерки, расположенном к северу от Петербурга. Появились первые признаки весны, но было ещё холодно. Гапон приехал в шубе, и он сразу нашёл его среди прибывших поездом людей.

– Здравствуй, Георгий, – приветствовал Рутенберг, стараясь показать другу своё душевное расположение.

– Мартын, неужели мы не могли увидеться в Петербурге? – выразил Гапон в ответ своё недовольство.

– Здесь нас труднее выследить, – объяснил Рутенберг.

– Да брось! Я же сказал, что тебе нечего бояться.

– Смотри, как здесь красиво, батюшка! Озёра, лес, воздух какой! Надоело мне в том каменном мешке.

Рутенберг оглянулся и увидел стоящий неподалеку экипаж.

– Давай-ка проедемся, устал я что-то, – предложил он.

Они поднялись на сани, и лошадь резво побежала по мёрзлому грунту.

Гапон опять настаивал на скорейшей встрече с Рачковским, утверждал, что тот заплатит двадцать пять тысяч за выдачу покушения на Дурново. Рутенберг спрашивал, куда потрачены деньги, которые Циллиакус летом дал Гапону на рабочих.

Извозчиком был один из рабочих. Его выбрали, чтобы он тоже стал свидетелем против Гапона. Пока они ехали, он, сидя на козлах, слышал их разговор.

Вдруг Гапон насторожился и долго и испытующе посмотрел на собеседника. Потом, обеспокоенный, спросил:

– Мартын, не нравится мне, что ты, опытный конспиратор, вздумал говорить о секретных делах при незнакомом человеке?

Он предложил Рутенбергу пройтись, и они спустились на дорогу. Гапон внимательно взглянул на извозчика, но ничего подозрительного в нём не нашёл.

Рассказ «извозчика» поразил ожидавших его рабочих. Они решили арестовать и разоружить Гапона, носившего всегда с собой револьвер, и потребовать объяснений.

Наняли дачу госпожи Звержицкой в Озерках на имя Путилина и потребовали её убрать. Чтобы отвести подозрения, Рутенберг послал Гапону записку:

«Получи завтра определенный ответ. Не меньше 50.000. 15.000 авансом через тебя. В крайнем случае, 10.000. Тогда и деловое свидание назначим».

Гапон ответил запиской, и они договорились увидеться с Рачковским в ресторане Кюба, а перед этим ещё раз обсудить предстоящее свидание. Рутенберг встретил его в Озерках на главной улице. Он сразу увидел двоих, следивших за ними, и сказал о них Гапону. Тот вначале возразил, но потом вынужден был это признать.

– Зайти бы куда посидеть, выпить чего-нибудь? – предложил он.

– У меня тут одна из моих конспиративных квартир, – сказал Рутенберг.

– Там никого нет? – спросил Гапон.

Рутенберг успокоил его, и они направились на дачу. Заранее договорились, что рабочие должны ждать в боковой маленькой комнате на втором этаже за дверью с висячим замком. Гапон первым поднялся наверх и, убедившись, что в доме пусто, сбросил шубу и уселся на диван. Он неожиданно заговорил цинично и откровенно. Его уже не смущало, что участники готовящегося покушения на Дурново будут казнены, если Мартын раскроет Рачковскому это дело. Рутенберг узнал также, что его лицо известно полиции, и он будет схвачен при первом удобном случае.

Рабочие слушали, затаив дыхание, и, когда Рутенберг открыл дверь, за которой они находились, бросились на него. Увидев лицо знакомого ему товарища из «Собрания», Гапон понял, что попался.

– Дорогие товарищи! Всё, что вы слышали – неправда, – взмолился он.

Но рабочие были неумолимы. Они связали его верёвками, вывернув руки за спину. Он отчаянно вырывался. Рутенберг вышел из комнаты и спустился вниз на крытую стеклянную террасу. Он поднялся наверх лишь тогда, когда ему сказали, что Гапон мёртв, и увидел его на крючке вешалки в петле. Дикгоф-Диренталь, один из участников суда, попросил дать ему что-нибудь острое. Рутенберг вынул из кармана складные ножницы. «Этими самыми ножницами я ему обрезал волосы тогда, 9 января… а теперь ими же…», – с глубокой печалью сказал он. Этими ножницами и обрезали веревку. Его так и оставили висеть, только развязали и накрыли шубой.

На следующее утро Рутенберг приехал в Гельсингфорс, сообщил о своём прибытии и попытался составить заявление для газет. Вечером появился представитель от ЦК Зиновьев. Рутенберг рассказал ему о случившемся накануне и передал заявление. С нетерпением ждал отклика два дня. Наконец пришёл тот же Зиновьев с просьбой от члена ЦК Натансона предоставить товарищам самим отредактировать обращение в печать. Он также предложил ему немедленно выехать за границу. Рутенберг согласился с первым предложением, но уехать отказался.

В деревне, где его спрятали финские товарищи, он постепенно пришёл в себя, успокоился, полагая, что всё образуется и партия оценит его решительные действия. Первые признаки весны заявляли о предстоящем обновлении природы, которое ждали лес и поля вокруг. Он дышал напоённым влагой воздухом и пускался в недалёкие любимые им с детства прогулки.

Приезд через неделю члена Боевой организации Борисенко заставил его трезво взглянуть на своё положение. Посланник вернул ему переданные ранее вещи Гапона.

– Мартын Иванович, мне поручил Иван Николаевич сообщить Вам о решении руководства. Центральный Комитет отказывается заявлять о смерти Гапона. Он считает это Вашим частным делом. Поступайте, как хотите.

– Это несправедливо, – едва сдерживая гнев, произнёс Рутенберг.

– Увы, я лишь выполняю поручение. Ещё он удручён неудачами организации и арестом Савинкова в Москве. Он полагает, что произошло всё из-за того, что Вы нарушили правила конспирации.