Федор Раззаков - Алла Пугачева: По ступеням славы

Иногда мы с Аллой прогуливали занятия. Особенно не хотелось идти на академический хор. Занятия начинались в девять утра, а нас клонило ко сну. Поэтому после первого часа мы обычно сбегали. Шли или ко мне или к ней, она жила на Крестьянке, за сотым универмагом, почти у самого училища. Частенько, прогуливая занятия, спускались в подвал училища, там располагались классы для индивидуальных уроков. Просили кого-нибудь из отличников взять ключ на свою фамилию — отказать никто не мог, потому что я был авторитетом, — и начинали там джазовать. Я садился за рояль, кто-то приносил контрабас, Алла пела. Причём пела так хорошо, как поёт сейчас. Но тогда она исполняла песни на каком-то немыслимом полуболгарском, полуюгославском языке и по ходу придумывала такие словосочетания и приёмы, которых никто из нас, включая её саму, не знал. Однако получалось очень лихо, в такой ультрасовременной манере, к которой в Европе певицы пришли лет через десять. Мне страшно нравилось её пение…».

К слову, именно за эту ультрасовременную манеру ей уже тогда крепко досталось. Однажды она исполняла песню на стихи Леонида Дербенева про фабричную трубу, которая рухнула, и свидетелем этого пения стал кто-то из руководства училища. За неслыханный упадок нравов Пугачёву чуть было не отчислили. Мама пообещала, что ничего подобного впредь её дочь не позволит…

Несмотря на это, Алла твёрдо решила быть не дирижёром, а певицей. И хотя голос у неё тогда был неважнецкий, однако сценического шарма хоть отбавляй. Именно это в итоге и сыграло свою роль, когда 16-летнюю Аллу Пугачёву пригласили на первые в её жизни гастроли. Произошло это осенью 1965 года. Вот как она сама об этом вспоминает: «День был пасмурным. Шёл дождь. На первом же уроке получила двойку. И вместе со своей подругой убежала с занятий. Невезение продолжалось: в кино попасть не смогли. Дождь лил по-прежнему. Забрели в какой-то клуб. Шли на звуки музыки и попали в зрительный зал. Тихонечко заняли места и стали следить за тем, что происходит на сцене. Играл ансамбль. Из-за кулис вышла артистка в красных лакированных сапогах. Спела незнакомую песенку. Потом о чем-то долго говорила с руководителем. Ушла. Ансамбль снова начал играть. Вышла другая певица в таких же красных сапогах. И песню пела ту же самую.

Когда на сцене появилась пятая исполнительница в таких же красных сапогах и запела ту же самую песню, стало невыносимо смешно, и я рассмеялась. Руководитель ансамбля закричал, почему в зале сидят посторонние. От этого стало ещё смешнее, и вдруг неожиданно для самой себя я громко напела припев песни. И услышала:

— Если ты такая смелая, то давай выходи на сцену и пой!

— Я бы вышла, да вот сапог красных у меня нет!

В Москве тогда были очень модны такие сапоги. Я, как и все девчонки, тоже мечтала о них.

— А мы тебе дадим напрокат…

Появился азарт. Поднялась на сцену. Действительно, дали красные сапоги. И вот я на сцене. Вдруг стало как-то страшно. В зале темно. Огонь прожектора слепит глаза. Но отступать — не в моих правилах. Взяла дыхание и спела песню.

— Откуда ты знаешь эту песню?

— Выучила, пока слушала других.

— Ну, иди!

Ушла. А через несколько дней получила почтовую открытку: «Нужно прийти на радио, на запись песни „Робот“. Той самой, которую пели тогда в клубе. Оказывается, руководитель ансамбля, он же автор песни (Левон Мерабов написал музыку, а стихи — Михаил Танич. — Ф. Р.), приглашал на следующий день исполнительницу для записи на радио. Получилось, что это был мой первый конкурс, и я на нем победила…».

Мерабов руководил ансамблем при известном эстрадном дуэте Александр Лившиц — Александр Левенбук. Этот дуэт в те осенние дни подготовил новую программу под названием «Пиф-паф» и искали в неё вокалистку. Надеюсь, читатель догадался, на ком они остановили свой выбор? Правильно, на Пугачёвой, с которой их познакомил Мерабов. Однако было сразу два «но»: чтобы отправиться с юной исполнительницей на гастроли, надо было выбить разрешение, во-первых, у её мамы, во-вторых — у руководства музыкального училища. Первой под усиленную обработку попала мама будущей гастролёрши.

Поначалу Зинаида Архиповна категорически отказывалась отпускать дочь к черту на кулички (гастроли должны были проходить в Перми и Свердловске), и никакие слёзные мольбы Аллы на неё не действовали. Не повлиял на мать и приход в их дом Левенбука, который клятвенно обещал, что лично будет присматривать за Аллой на гастролях. И тогда Алла использовала последний шанс: помчалась к дальним родственникам мамы — супружеской чете, которые некогда были артистами оперетты. Те немедленно позвонили Зинаиде Архиповне. И случилось чудо. Переговорив с ними, мать Пугачёвой положила трубку на рычаг и после короткой паузы произнесла: «Ну, что ж, подумаем». Но по её лицу всем стало ясно, что неприступная крепость пала.

Что касается руководителей училища, то в их отношении был избран ещё более хитрый ход. Было решено придумать Пугачёвой какую-нибудь болезнь, под которую можно было взять в учебном заведении академический отпуск. Ну, например, со зрением. В итоге 16 ноября 1965 года из-под руки мамы Пугачёвой на свет родилось заявление на имя директора училища Е. К. Гедевановой следующего содержания: «Прошу Вас дать академический отпуск моей дочери Пугачёвой А. Б., ученице 2-го курса дирижерско-хорового факультета, по состоянию здоровья — на 1965/66 уч. год».

Спустя несколько дней после этого Пугачёва отправилась на гастроли. Вот как она сама описывает их: «Мне выдали платье. Ядовито-зеленое. С огромным декольте на спине. Мама, как смогла, уменьшила этот вырез. И все-таки на сцене я старалась не очень демонстрировать свою спину зрителям. Радость от того, что я — артистка, невероятная! Да ещё за это платят деньги! Пела „Робот“. И ещё песню из репертуара Эдиты Пьехи — перед этой певицей я преклонялась, любила её и её песни. Наверное, смешно было смотреть на шестнадцатилетнюю тонюсенькую девчонку, которая выговаривает со значением: „На тебе сошёлся клином белый свет…“

Я сама себе аккомпанировала на рояле, и публика принимала меня очень хорошо. Каково же было моё удивление, когда перед последним концертом директор вдруг сказал мне: «Деточка! Мы возвращаемся в Москву. Советую тебе забыть о сцене — артистка из тебя не получилась. А что касается денег, то ты должна будешь внести в кассу…». И называет мне сумму. Оказалось, что концертное платье, которое так старательно ушивала мне мама, и туфли, которые я приобрела во время гастролей, значительно превышали сумму моего заработка.

С таким настроением я возвращаюсь в Москву. Стою на перроне московского вокзала и боюсь идти домой. Тут ко мне подошёл наш музыкант, он играл на ударных инструментах. Взял мой чемодан и повёл домой. Когда мама открыла дверь, он сразу же ей выпалил: «Вот ваша дочь. Артисткой она не стала. Но я вам говорю — мы о ней ещё услышим…» Таковы были мои первые гастроли…»