Вадим Устинов - Эдуард I

© Устинов В. Г., 2021

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2021

Эдуарда I Длинноногого, правившего Англией в течение 35 лет – с 1272 по 1307 год, многие историки заслуженно именуют самым выдающимся английским королем Высокого Средневековья {1} 1 Высокое Средневековье – исторический период между Ранним и Поздним Средневековьем, охватывающий примерно XI–XIII века. . Более того, он вполне может претендовать на честь называться величайшим правителем страны от нормандского завоевания до наших времен. Однако за всеми хвалебными словами, произносимыми в его честь, нет-нет да и проскальзывает намек – даже на солнце, мол, есть пятна. Как же тут уберечься простым смертным, пусть и вознесенным судьбой на вершину славы?

Совершенно неудивительно, что в течение почти восьми веков предпринимаются попытки отыскать в биографии Эдуарда I те самые темные пятна – то ли подлинные, то ли вымышленные. И в этом король не одинок – точно такая же посмертная изыскательская деятельность тревожила память многих великих мира сего. За примерами далеко ходить не надо: из исторических фигур, живших в те же Средние века и в той же Англии, можно вспомнить Ричарда III или Эдуарда Черного Принца. Черный Принц отделался относительно дешево – ему в вину поставили излишнее расточительство да якобы имевшую место Лиможскую резню. А вот Ричард был облит грязью с головы до ног, и процесс очищения от клеветы его доброго имени до сих пор идет очень трудно.

Эдуард I, подобно своему прапраправнуку Генри V Монмутскому, незаслуженно получившему куда более широкую известность благодаря гениальным пьесам Шекспира, в начале жизненного пути вызывал не самое благожелательное к себе отношение у некоторых современников. Они обвиняли его в непостоянстве, предательстве друзей и нежелании держать данное слово. Бенедиктинский монах и хронист Мэтью Парижский, который был свидетелем детства и юности принца, впадал в отчаяние от одной только мысли, что тот рано или поздно унаследует трон Англии. В своей хронике он с ужасом описывал, как Эдуард вместе с приспешниками без весомого повода напал на некоего молодого человека и приказал отрезать ему ухо и выбить глаз. Мэтью даже привел цитату из Евангелия {2} 2 «Ибо, если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?» (Лук. 23:31). – правда, в угоду моменту несколько ее перефразировав: «Если он поступает так, будучи зеленым, то на что можно надеяться, когда он высохнет? {3} 3 Все цитаты из поэм, хроник и документов даются в переводе автора. » [1] Matthaei Parisiensis. Monachi Sancti Albani, Chronica Majora / Ed. H. R. Luard. Vol. V. L., 1880. P. 598.

Сейчас можно долго спорить, в какой степени бенедиктинец был пристрастен в своем отношении к юному принцу. Но ясно, что предсказатель из него получился не самый точный, и пессимистическим прогнозам хрониста не суждено было претвориться в жизнь. Вопреки им, в историю Эдуард I вошел как покоритель Уэльса и Шотландии, как великий законодатель и, наконец, как мудрый государственный деятель, сумевший положить конец гражданским распрям.

Можно предположить, что под давлением все возрастающего груза ответственности с Эдуардом произошла такая же резкая метаморфоза, как впоследствии с Генри V Монмутским. Однако более вероятно, что он с молодости был расчетливым политиком, легко расстававшимся с временными попутчиками, но твердо хранившим верность истинным друзьям. С юношеских лет ему пришлось окунуться в атмосферу сложных придворных интриг, оказаться в центре борьбы нескольких мощных аристократических фракций и для достижения собственных целей принимать ситуативные решения по мере изменения баланса сил.

Мэтью Парижский не был одинок в своем стремлении уязвить короля. У других хронистов также можно найти критику в его адрес – к примеру, упоминания о его страшных, хотя и весьма редких вспышках гнева. В частности, о ссоре с дочерью, когда Эдуард I в приступе ярости сорвал с нее корону и швырнул в горящий камин.

Каноник-августинец и хронист Питер из Лэнгтофта, который поначалу неумеренно восхвалял деяния короля, затем неожиданно обернулся одним из самых ярых его хулителей. Причем в своей критике он обращался прежде всего к области сугубо личной, что весьма странно. Ведь если о внутренней и внешней политике Эдуарда I он еще мог как-то судить, то о частной жизни короля – вряд ли, так как не входил в число его близких друзей. Тем не менее Питер писал:

Вполне обоснованной кажется версия, что за внезапным «прозрением» Питера из Лэнгтофта, как и за откровенной враждебностью других хронистов скрывается вовсе не их личное мнение о персоне Эдуарда. Скорее всего, они лишь ретранслировали то раздражение, которое вызывала деятельность короля в определенных придворных кругах: представители знати лишились былых привилегий и практически неограниченной власти, а влияние прелатов на светскую жизнь было сильно ограничено. Недовольство последних, кстати, оказывало непосредственное влияние на составителей хроник, по большей части являвшихся монахами.

С мотивацией средневековых хронистов, собственно, все понятно – они зачастую руководствовались в своих работах корпоративными интересами. Но какие побуждения двигают современными учеными-историками, пытающимися создать сенсацию на ровном месте и не подкрепляющими ее никакими серьезными историческими свидетельствами? Речь идет, в частности, о получившей некоторое распространение теории, что Эдуард I не очень-то почитал отца и всеми способами пытался приблизить свое восхождение на трон. А Генри III будто бы отвечал своему первенцу взаимностью и в страхе за корону постоянно спроваживал его подальше от Англии – то в Гасконь, то в Святую землю, то в Уэльс. Да, между отцом и сыном однажды произошла серьезная размолвка, но до и после нее Генри III и принц Эдуард демонстрировали глубочайшую привязанность друг к другу.