Ирвинг Стоун - Страсти ума, или Жизнь Фрейда

К счастью, несмотря на знойное солнце Нанси, в двухэтажном доме было прохладно, а госпожа Бернгейм не изменила своей кулинарной традиции. Зигмунд привык к обычному венскому обеду из трех блюд, здесь же служанка в темном платье подала густой луковый суп, антрекот с гарниром – мелкие целые морковки, зеленый горошек, кусочки цветной капусты, ломтики картошки, зажаренной по–французски, помидоры, фаршированные хлебными крошками и ароматическими травами, и все это сдабривали лотарингским вином; затем подали зеленый салат с оливковым маслом и уксусом, а также апельсиновое суфле. Зигмунд еще не ел во Франции столь вкусного обеда и без колебания сказал об этом госпоже Бернгейм. Она засияла от удовольствия.

– Мой муж работает так много, – сказала она, – что я считаю своим первым долгом поддерживать его силы.

Бернгейм рассмеялся и похлопал себя по животу.

– Моя дорогая, моя талия становится шире. – Повернувшись к Зигмунду, он спросил: – Господин Фрейд, вы помните молодого шведского врача, который работал с вами в Сальпетриере и был уволен за попытку соблазнить молодую «пациентку» госпиталя?

– Да. Он высоко отзывался о вас.

– Тогда позвольте мне снять с него обвинения. Он встретил родителей девушки в саду Сальпетриера. Они приехали из деревни, чтобы увидеть свою дочь, которая, как им казалось, работала в кухне госпиталя. Когда молодой врач занялся расследованием, то обнаружил, что ассистенты Шарко сочли ее хорошим объектом для гипноза, одели соответствующим образом, наложили косметику и превратили в «актрису гипноза». Ей нравилось внимание к ее персоне, но молодой человек был убежден, что это угрожает ее рассудку. Он купил ей железнодорожный билет, чтобы она вернулась к родителям, затем загипнотизировал ее, внушив, что ей следует уехать домой, и готов был посадить ее на поезд.

Зигмунд на миг задумался.

– Помнится, было время, когда это дело казалось бессмысленным.

– В Сальпетриере есть несколько бессмысленных дел. Однако вскоре господин Льебо приступит к своим послеобеденным сеансам. Я представлю вас и затем пойду в свой кабинет. Как и вы, я все еще добываю средства к жизни, главным образом работая неврологом.

Когда они шли к дому Льебо, расположенному в скромной части города, доктор Бернгейм сказал:

– Позвольте рассказать вам об Амбуазе Августе Льебо. Его родители, уважаемые фермеры, определили его в небольшую семинарию в надежде, что он станет священником. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, он внушил себе и убедил своих учителей, что лишен талантов священника. В возрасте двадцати одного года поступил в медицинскую школу Страсбурга – он опередил меня на четырнадцать лет – и окончил ее в пятидесятом году, защитив тезисы о тазобедренном смещении. Один из профессоров заинтересовал его гипнозом, показав, что можно искусственно вызвать кровотечение из носа, если дать соответствующую команду пациенту, находящемуся в гипнотическом сне. После окончания медицинской школы Льебо осел в небольшой деревушке в нескольких километрах отсюда, где занимался акушерством и лечением переломов костей. Однако когда он надумал испробовать гипноз на девушке, страдавшей конвульсиями, ее отец не разрешил делать это на том основании, что сие кощунственно и связано с колдовством. Однако Льебо не отрекся от своего увлечения. После нескольких лет практики в деревне он прослушал курс лекций в Нанси по психологии, купил в городе дом и открыл частную практику. Его посещали преимущественно крестьяне и члены семей рабочих. Он предлагал бесплатное лечение, если пациенты позволят ему прибегнуть к гипнозу, в противном случае они должны были платить обычный гонорар, а также оплачивать лекарство, содержание в больнице и тому подобное. Ни один крестьянин во Франции и основная масса рабочих не отклонят подобного предложения. За истекшие двадцать пять лет он обеспечивал себя и свою семью, понятно, весьма скромно, за счет лечения соматических заболеваний. Его первая книга «Сон и аналогичное состояние» не имела успеха – был продан лишь один экземпляр! Со второй дело обстояло немного лучше. Но вот мы и пришли.

Амбруаз Август Льебо приобрел для себя угловой дом в два с половиной этажа, дом без претензий, но выглядевший так, словно его строили на века. С левой стороны к дому примыкал небольшой садик с зеленой лужайкой и щебенчатой дорожкой, ведущей к зданию и затененной раскидистым деревом. Около десятка пациентов сидели на простых скамьях перед входной дверью: сельские жители в своих лучших воскресных одеждах, рабочие с женами или с детьми. Очередь передвигалась к входу, по мере того как приемную покидал пациент.

Доктор Льебо появился в двери, выходившей в сад, чтобы глотнуть свежего воздуха. Зигмунд внимательно осмотрел седого шестидесятипятилетнего мужчину с поредевшими волосами, короткой белой бородой и усами, со лбом, прорезанным морщинами, с огрубевшим, загоревшим лицом сельского жителя. Его лицо отражало противоречивые чувства: радость ребенка и властность священника, простоту и серьезность, мягкость и внушительность. Его концепции «устного внушения» и «навеянного сна» пользовались известностью и признанием в Европе, и тем не менее существовала незримая преграда между ним и верхушкой общества Нанси. Пациенты, занимавшие высокое положение и богатые, не решались идти к доктору Льебо, это считалось неприличным. Его не приглашали преподавать на медицинском факультете университета, несмотря на то, что доктор Бернгейм высоко ставил его работу.

Дядюшка Льебо – так его звали пациенты – поднял глаза и, увидев доктора Бернгейма и Зигмунда, поздоровался с ними отеческой улыбкой. Льебо пригласил Зигмунда войти в дом. За скромной прихожей, где ожидали пациенты в холодные и дождливые зимние дни, находилась большая бедно обставленная комната: полки со старыми книгами, деревянное жесткое кресло для врача, несколько расшатанных стульев для пациентов. Зигмунд поискал глазами шкафчик или ящик, в котором Льебо мог хранить свои записки, но таковых не было. Льебо не вел записей, не проводил широких физических обследований. Именно поэтому медицинский факультет называл его метод ненаучным.

Зигмунд наблюдал за работой врача с несколькими больными.

Метод Льебо был проще и более открыт, чем метод Бернгейма. Его глаза сверкали, были сосредоточенными, голос – глубоким, манеры – уверенными. Он держал руки пациентов в своих больших на первый взгляд неловких, но любящих руках, убеждал их не думать ни о чем, а только о сне и излечении, говорил, что веки тяжелеют, тело расслабляется, что скоро наступит состояние полусна. Когда веки пациентов начинали смыкаться, Льебо говорил звучным голосом: «Вы засыпаете», и они засыпали.