Ирвинг Стоун - Страсти ума, или Жизнь Фрейда

В начале октября в пятницу в Вену приехал Ойген Блейлер с женой Хедвигой. Они пришли к Фрейдам на обед. Как и в Зальцбурге, Зигмунд был поражен, насколько привлекательно выглядел Блейлер с его легким налетом неприступности. Зигмунд даже немного страшился его авторитета, его высокого, неуязвимого положения в академической науке. Это было то самое чувство уважения, которое он питал к профессорам Брюкке и Мейнерту. Когда он намекнул о подобном Блейлеру, директор был удивлен.

– Я представляюсь вам важным? Ради бога, почему? Вы – первооткрыватель; я же не совершил ничего подобного.

Зигмунд пробормотал что–то банальное, но Блейлер настаивал на своем; у него явно были более серьезные намерения, чем просто лестное высказывание.

– Вашу работу сравнивают с работами Дарвина, Коперника, Земмельвейса. Я полагаю, что для психологии ваши открытия столь же фундаментальны независимо от того, оцениваются ли достижения в психологии так же высоко, как в других науках.

Зигмунд был поражен услышанным.

Марта прослышала, что профессор и фрау профессорша Блейлер строго привержены порядку, и поэтому на время обеда выдворила детей на кухню. Тетушка Минна попросила разрешения удалиться к молодежи, сказав, что она не пара для фрау профессорши, которая, как говорят, высоко ставит себя.

Когда жаркое из телятины было съедено и горничная подала десерт, Блейлер наклонил свою красивую голову в сторону и, посмотрев на Зигмунда, сказал:

– Профессор Фрейд, должен признаться, что я замышлял нечто серьезное для нашей встречи, понимая, что она будет очень приятной для закрепления нашего знакомства. Я полагаю, что могу убедить вас не делать акцента на сексе и подобрать другое слово, не совпадающее с вульгарным пониманием сексуальности. Я искренне верю, что, если вы сделаете это, всякое сопротивление и неправильное понимание исчезнут.

Зигмунд ответил со свойственным ему достоинством:

– Я не верю в домашние лекарства.

Фрау профессорша Блейлер была серьезной женщиной, осознававшей характер и ценность работы мужа. Она задумчиво посмотрела на Зигмунда, а затем сказала:

– Не поймите нас неправильно, профессор Фрейд; мы не предлагаем вам изменить ваши взгляды или отказаться от принципов психоанализа. Это всего–навсего вопрос семантики. Могу сказать вам, что в Швейцарии слово «секс» запрещено. В средние века людей сжигали на костре из–за слова «еретик». Пока вы не найдете более приемлемый термин, ваш психоанализ будет гореть на костре!

Марта заметила, как краснеют щеки Зигмунда. Она попыталась разрядить обстановку:

– Зиги, иногда я размышляю, нет ли более скромного термина. Почему бы не попробовать что–либо в духе ассоциаций, разработанных в Бургхёльцли?

Они потратили следующий час, выдумывая странные слова. Чета Блейлер пыталась одолеть Фрейдов наскоком: сотворимость, нимфизм, соединенность, телесность, совокупление, слияние… Марта и Зигмунд пошли от иной, абсурдной стороны: союзность, вливаемость, спаренность… Все было бесполезно, согласились в конце концов Блейлеры, сексуальность есть сексуальность, и она существует с тех пор, как было оплодотворено первое яйцо.

– Пытаться описать сексуальность в иных терминах, – сказал хрипло Зигмунд, когда игра в слова была исчерпана, – значит поддаться болезни, которую приносит нашим пациентам извращенная сексуальность… Недостаточно, чтобы наше общество заняло по отношению к сексу здоровую, честную, нормальную позицию; люди должны свободно говорить о нем, так же как они говорят о других сторонах жизни.

– Согласен, – сказал Блейлер, – мы не сумели найти подходящую замену слову «сексуальность». Оставим его в покое. Тем больше причин сместить акцент на то, что существует множество причин невроза.

– Я так и поступлю, профессор Блейлер! Как только увижу такие причины невроза у моих пациентов. Я не изобретаю человека; это дело миллионов лет эволюции. Все, к чему я стремлюсь, – это описать человека, найти, что побуждает это самое сложное и труднопостижимое животное вести себя так, как оно ведет себя.

Хорошо, что он полушутя говорил о том, чтобы с помощью Матильды включить в семью Ференци в качестве зятя: их старшая дочь сообщила, что помолвлена с тридцатитрехлетним Робертом Холличером, представителем шелковой фирмы, с которым она познакомилась, находясь в Меране; она его полюбила и решила выйти замуж. Зигмунд был в ярости, получив от Матильды письмо.

– Она даже не удосужилась сообщить нам заранее, дать возможность свыкнуться с мыслью. Бац! Она помолвлена! Хочет выйти замуж! В двадцать один год! Не дав нам узнать человека, вынести свое суждение…

– Ну, Зиги, в Конституции Австрии не записано, что девушки должны выходить замуж в двадцать пять лет, как поступила я. Если Матильда полюбила, пусть выходит замуж. Таков был разговор с ней перед отъездом в Меран, не так ли? Тогда ты осознаешь, что она будет счастливее, выйдя замуж и не оставаясь одиночкой. Но я приглашу молодого человека посетить нас.

Смягчившись, как всегда, когда Марта высказывала свое суждение, он пробормотал:

– Ты, конечно, права. Обещаю не смотреть на Роберта Холличера как на подавшего заявление в Венскую клиническую школу. В возрасте пятидесяти двух лет поздно становиться в позу возмущенного отца.

Он приобрел не только зятя, но и невестку. Матильда и ее дядя Александр решили, что следует объединить две свадьбы. Никто из Фрейдов не был активным прихожанином, что ставило их в несколько неловкое положение, но Александр договорился с синагогой на Мюлльнергассе о церемонии в воскресенье утром. Александр настоял, чтобы первой была церемония бракосочетания Роберта Холличера и племянницы.

Матильда и София Шрейбер прекрасно выглядели в длинных белых венчальных платьях. В храме царила атмосфера радости, возможно, потому, что сама двойная церемония была необычной. Внутренность синагоги впечатляла: свет горящих свечей смягчал краску деревянных панелей, придавая торжественность происходящему. Зигмунд наслаждался ролью отца невесты и шафера брата.

– Это и хорошо, – сказала Марта, – Роберт и София давно стали частью нашей семьи. Теперь, когда ты познакомился с церемонией, тебе будет легче справить свадьбу твоих других детей.

Зигмунд застонал от приятного чувства. После церемонии все возвратились на Берггассе. Марта приготовила свадебный обед на пятьдесят человек. Амалия выздоровела и восседала на почетном месте; пришли Роза с двумя детьми, Паули, овдовевшая в Нью–Йорке и вернувшаяся в Вену с дочерью, семья Холличер, приехавшая в город по случаю свадьбы сына, и семья Софии Шрейбер. Это был счастливый день; новые родственники вполне понравились друг другу.