Ирвинг Стоун - Страсти ума, или Жизнь Фрейда

Карл Юнг уехал на пять недель для чтения лекций в Америку.

– Скорее для прославления Карла Юнга, чем психоанализа, – заметил Зигмунд.

На Пасху он с младшей дочерью Анной совершил поездку в Венецию. По пути они остановились в Вероне, наиболее очаровательном средневековом городе Северной Италии, где жили Ромео Монтекки и Джульетта Капулетти, затем поездом поехали в Венецию и на гондоле добрались до своего отеля. Стройная, высокая семнадцатилетняя Анна слегка напоминала отца, ее здорового цвета лицо обрамляли пышные светлые волосы, зачесанные на прямой пробор.

После замужества Матильда и София покинули родительский дом, Анна сблизилась с отцом. Она была умной, примерной студенткой. Когда к ним перешла квартира Розы, Марта и Зигмунд предоставили ей собственную спальню с окнами, которые выходили на Берггассе, чтобы Анна имела собственный уединенный уголок для учебы. Она проявляла большую заинтересованность к работам своего отца. Две старшие дочери относились к ним равнодушно, как к чему–то не предназначенному для молодых женщин. Анна, напротив, не смущалась, она читала книги и статьи отца с того времени, когда была способна понять их. Если же содержание оказывалось слишком сложным для понимания в шестнадцать, а затем семнадцать лет, она шла к Зигмунду и настаивала, чтобы он разъяснил прочитанное более простыми терминами. Несмотря на молодость и неопытность, она была хорошо осведомлена об эдиповом комплексе, о тяге к инцесту, о подавлении и действии подсознания. Не участвуя во встречах по средам, она иногда спрашивала разрешения присутствовать на его беседах с Джонсом, Ференци или Абрахамом. Она постепенно и осторожно установила отношения дружбы с Отто Ранком, Гансом Заксом и в особенности с Максом Эйтингоном, который ей явно симпатизировал. Коллег Зигмунда не смущало ее присутствие, и они откровенно говорили о своих пациентах и рукописях, словно Анна была их коллегой, это служило признанием ее ума и профессионального отношения, перенятого от отца. В отличие от Матильды и Софии она не стремилась выскочить замуж; она намеревалась продолжать учебу дома и разделять бремя отца в той мере, в какой позволяли обстоятельства.

Для Зигмунда она стала незаменимым компаньоном в путешествиях. Анна обладала родственным ему складом ума, и им не приходилось много говорить: казалось, они читали мысли друг друга по взгляду, выражению лица, изменившемуся настроению. Зигмунд удивлялся тому, что самая младшая из его детей, и к тому же девочка, оказалась ближе к нему по темпераменту, чем его сыновья, с которыми он проводил лето в горах, на воде, в прохладных, пахнущих смолой лесах. Если бы Анна была мальчиком, то следующей осенью поступила бы в Венскую клиническую школу. Младший сын Эрнст, которому исполнился двадцать один год, изучал в Венском университете архитектуру и проявлял незаурядный талант. Двадцатидвухлетний Оливер завершал курс прикладной математики, в то время как Мартин в свои двадцать три года все еще учился в коммерческом колледже Экспортной академии, той самой, где Александр опередил Зигмунда в получении звания профессора. Зигмунд воспринял без энтузиазма поступление Мартина в Экспортную академию, но и не сопротивлялся желанию старшего сына. Видимо, судьбе было угодно, чтобы мальчики не пошли по стопам отца, а возможно, и потому, что Зигмунд не поощрял интерес сыновей, потеряв вкус к собственной профессии, которая превратила его в изгоя на такой длительный срок. Сыновья, судя по всему, были довольны своим выбором.

Немногим женщинам удавалось закончить клиническую школу. В своей группе он имел одну такую женщину – доктора Маргариту Хильфердинг. Анна же, казалось, была счастлива, посещая школу собственного отца, который охотно занимался со своей целеустремленной и интересной дочерью.

Зигмунд говорил, что по красочности нет места, сопоставимого с Венецией, особенно когда видишь в первый раз город, построенный на наносных островах лагуны. Анне понравились площади Сан–Марко, Дуомо, фигуры, ударяющие по колоколу на часах Кампаниле, Лоджетта Сансовино, прогулка на гондоле по Большому каналу, мост Дель Академиа, посещение рыбного рынка против моста Риальто, осмотр галереи Дель Академиа, в которой хранится прекрасная коллекция картин Венециано, Мантеньи, Тициана и Тинторетто, и затем поездка на пароходе в Мурано и Торчелло.

Когда он вернулся в Вену, его ожидали два приятных известия. Шандору Ференци наконец–то удалось основать Будапештское психоаналитическое общество с участием полдюжины врачей. Поступило также сообщение, что в конце мая все пять членов комитета соберутся на Берггассе, чтобы утвердить свою организацию и разработать стратегию на предстоящие месяцы в связи с намеченным на сентябрь 1913 года конгрессом в Мюнхене.

Зигмунд бросил взгляд на золотое кольцо на своей руке, в которое он вмонтировал любимую им греко–римскую камею с головой Юпитера. Он купил дюжину подобных камей в итальянских лавках древностей. Из своей коллекции он отобрал пять с самой искусной резьбой, пошел к Марте и показал ей камеи, лежавшие на ладони его руки.

– Марта, думаю, что следовало бы подарить каждому из членов комитета по одной такой камее. Они могут носить ее в кармане жилета как талисман…

– …Или вмонтировать в кольца, как ты, Зиги. Думаю, что это прекрасная идея. – В ее глазах мелькнула насмешка. – Это будет наподобие кровного братства.

Зигмунд улыбнулся в ответ:

– Сентиментально, признаюсь, и романтично.

Пять членов комитета приехали одновременно на обед, и каждый принес Марте скромный букет цветов. Собрался в полном смысле слова семейный совет, ибо трое мальчиков оказались дома: на время летних каникул им предоставлялась свобода выбора. Марта посадила около каждого участника комитета по члену семьи Фрейд. Когда служанка внесла массивную супницу, Зигмунд осмотрел с приятным чувством сидящих за столом. Рядом с Анной сидел смуглый, темноволосый Отто Ранк, с трудом прятавший за темными очками выражение счастья на своем лице. Рядом с тетушкой Минной восседал величественный Эрнест Джонс, на бледном лице которого выделялись темные брови. Около Марты пристроился округлый, с двойным подбородком Ганс Закс. Шандор Ференци был зажат между Эрнстом и Оливером. Около Зигмунда находился строго выглядевший, коротко постриженный Карл Абрахам. В стекле дверцы буфета с посудой Зигмунд поймал собственное отражение.

– Для мужчины, перевалившего за пятьдесят семь, – рассуждал он, – я выгляжу неплохо.

Его волосы все еще сохраняли свой цвет, и только на правой стороне, где появилась залысина, они слегка поседели. Однако его усы и небольшая бородка совсем побелели. Он знал, что когда размышлял, то на лбу и от носа к губам появлялись морщины, но сейчас, окруженный семьей, друзьями и учениками, он выглядел счастливым и довольным. Лишь его темные глаза оставались серьезными.