Евгения Строганова - Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи

Чиновничья служба фактически не оставляла времени для занятий литературой, но Салтыков все-таки ухитрялся писать. Главным объектом его внимания оказывается жизнь провинциальная, и чиновничья в частности. В 1857–1868 годах написаны произведения, объединенные в сборники «Невинные рассказы», «Сатиры в прозе», «Письма о провинции» и др. В 1860-х годах Салтыков напишет и не публиковавшуюся при его жизни «драматическую сатиру» «Тени», в которой разоблачались механизмы деятельности высшей бюрократии. В эти же годы начинается публикация рассказов, впоследствии составивших цикл «Помпадуры и помпадурши», герои которых губернаторы-«помпадуры» и их любовницы-«помпадурши». В этих рассказах определяются и художественно аргументируются основные признаки «помпадурства»: «невежественность ‹…› легкомысленная страсть к разрушению ‹…› и сластолюбие».

«Ругающийся вице-губернатор» – так обозвал Салтыкова В. А. Зайцев, радикальный критик радикального журнала «Русское слово». Бранная формула Зайцева определяла беспримерное положение Салтыкова в литературно-общественной жизни России: чиновник, занимавший высокие государственные посты, он в своих литературных произведениях был самым ярким обличителем существовавших порядков – царившего на Руси беспорядка. В текстах Салтыкова не раз возникает летописная формула «земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет», и он не просто мечтал о том, чтобы порядок был, но словом и делом стремился утверждать его.

Вице-губернаторство Салтыкова в Твери совпало со временем подготовки и проведения крестьянской реформы. По поводу освобождения крестьян высказывались разные соображения о том, в каких формах оно должно происходить и насколько должно быть радикальным. Часть прогрессивно настроенного тверского дворянства – тверская либеральная оппозиция – выступала за освобождение крестьян с предоставлением им земли. Лидером этой группы был Алексей Михайлович Унковский, губернский предводитель дворянства в 1857–1859 годах, младший соученик Салтыкова по лицею, который с конца 1860-х годов становится одним из ближайших его друзей. В начале же 1860-х их объединила общность позиции по крестьянскому вопросу. В этот период Тверь оказалась своеобразным центром антиправительственных настроений. Программа либеральных преобразований, предложенная чрезвычайным собранием тверских дворян, была изложена в Адресе, направленном Александру II. Салтыков, не имевший непосредственного отношения к событиям, судя по некоторым обстоятельствам, негласно участвовал в выработке документов.

В очерках, написанных в Твери в начале 1860-х годов, впервые появляется город Глупов. Но прообразом его послужила не только Тверь, в равной мере на это могли претендовать и Вятка, и Рязань, а позже еще и Тула, и Пенза – любой из губернских, уездных или даже столичных городов, словом – вся Россия.

Уже в этих первых рассказах появляется тема истории Глупова – истории, которая не существует: «У Глупова нет истории. Всякая вещь имеет свою историю; даже старый вице-губернаторский вицмундир имеет свою историю ‹…› а у Глупова нет истории. Рассказывают старожилы, что была какая-то история и хранилась она в соборной колокольне, но впоследствии не то крысами съедена, не то в пожар сгорела…» Слово «история» каламбурно обыгрывается: в нем совмещаются понятия о процессе и об описании процесса. К этому каламбуру автор возвращается в «Истории одного города», где использован прием найденной истории – записей четырех летописцев, развернутых в причудливом повествовании.

Основные события, изображенные в романе Салтыкова, хронологически ограничены 1731–1825 годами, но о сугубой условности этих временных границ свидетельствует, например, число градоначальников – 22: именно столько самодержцев было на Руси, начиная с венчавшегося на царство Ивана Грозного и до правившего в 1860-е годы Александра П. Текст романа насыщен «историческими совмещениями и проекциями» (С. А. Макашин), убеждающими в том, что перед нами не историческая, а, как утверждал автор, «совершенно обыкновенная» сатира. Материал же для сатирических обобщений писателю давала вся российская история – от Гостомысла до современности. «Сумасшедше-юмористическая» (И. С. Тургенев) фантазия Салтыкова гротескно заостряла факты и ситуации действительной жизни, обнажая их подлинное содержание и сущность.

«…Карикатуры нет ‹…› кроме той, которую представляет сама действительность», – заметил однажды Салтыков. Он неоднократно имел возможность убеждаться в этом, но привыкнуть к подобному положению не мог. В 1876 году было принято правительственное решение «О предоставлении местным административным властям права издавать обязательные постановления». Писатель с удивлением сообщал своим корреспондентам о том, что, сам того не ведая, оказался пророком: «Когда я представлял в „Истории одного города“ градоначальника, который любил писать законы, то и сам не ожидал, что это так скоро осуществится».

Лейтмотив «Истории…» – это беззаконие и произвол как принципы внутренней политики и общественной жизни. Головотяпы, будущие глуповцы, возмечтали о сильной руке, и старец Гостомысл, благословляя их на поиски князя, обещает: «…он и солдатов у нас наделает, и острог какой следовает выстроит!» Каждый из глуповских градоначальников, за редким исключением, по-своему старается и преуспевает на этом поприще. «Безумие» власти писатель показывает в гротесковых образах безголовых правителей. Брудастый-Органчик, с «неким особливым устройством» вместо головы, исполнявшим только две пьески: «Не потерплю!» и «Разорю!» Майор Прыщ, голова которого оказалась фаршированной и была с вожделением употреблена в пищу предводителем дворянства, «одержимым гастрономической тоской». Микроцефал, или «короткоголовый», статский советник Иванов, то ли умерший от натуги, силясь постичь очередной сенатский указ, то ли уволенный в отставку «за то, что голова его вследствие постепенного присыхания мозгов (от ненужности в их употреблении) перешла в зачаточное состояние». И кульминация этого ряда – «идиот» Угрюм-Бурчеев, задумавший втиснуть в прямую линию «весь видимый и невидимый мир». «Систематический бред» Угрюм-Бурчеева оказывается сатирическим обобщением теории и практики социальных экспериментов – от утопии Томаса Мора до аракчеевских поселений и современных Салтыкову социально-политических учений. Режим, созданный Угрюм-Бурчеевым, стал невольным и страшным пророчеством – предвещанием тоталитарных режимов XX века. Два праздника в году – весной и осенью, которые отличаются от будней «только усиленным упражнением в маршировке»; «серая солдатская шинель» вместо неба, и шпионы, шпионы, шпионы – в каждом доме… Яркая щедринская антиутопия предшествует знаменитым антиутопиям XX века.