Василий Туев - Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи

А вот сталинский дипломат, в дальнейшем крупный советский государственный деятель А. А. Громыко увидел и запомнил нечто иное: «Мне случалось, и не раз, уже после смерти Сталина слышать и читать, что, дескать, у него виднелись следы оспы. Этого я не помню, хотя много раз с близкого расстояния смотрел на него. Что же, коли эти следы имелись, то, вероятно, настолько незначительные, что я, глядевший на это лицо, ничего подобного не замечал» [46, с. 242].

Многие же находили его лицо и вовсе – красивым. М. Джилас, югославский политический деятель, не раз встречавшийся со Сталиным, хотя впоследствии и перешел на позиции его идейных противников, тем не менее, честно описал то, что когда-то видел: «…Лицо его, по-крестьянски простоватое, «народное», можно было назвать привлекательным, даже красивым. Чувствовалась живость ума, глаза с желтинкой лучисто поблескивали» [52, с. 157].

Значит, все-таки и роста был не то чтоб «невысокого», а именно среднего (уточним, что, по сведениям Бакинского жандармского управления, рост Иосифа Джугашвили составлял 174 см; в старшем возрасте, согласно медицинской карте – 172 см), и оспинки на лице, по крайней мере, в глаза не бросались. Да и лицо это было привлекательным и даже красивым. Кто как смотрит – это естественно…

Но, пожалуй, бесспорно, что он принадлежал к той категории людей, которые с возрастом приобретают все более импозантную и внушительную внешность. Об этом можно судить по послевоенным фотопортретам, известны и личные впечатления тех, кто не однажды видел его уже в почтенном возрасте. Так, югославский генерал П. С. Попивода, вспоминая встречи со Сталиным в последние годы его жизни, говорил: «Сам вид этого человека вызывал уважение к державе» [202, с. 119].

Публицист Юрий Белов, впервые увидевший Сталина в Мавзолее в январе 1956 года, пишет: «На всю жизнь запомнил его лицо – чеканное, величаво-спокойное» (Советская Россия. – 2003. – 4 марта). Дочь Светлана, видевшая отца в предсмертном состоянии, когда его лицо «потемнело и изменилось, постепенно его черты становились неузнаваемыми», отмечает, что после смерти оно «стало красивым и спокойным»; потом, стоя в Колонном зале, она, по ее словам, часами «смотрела в красивое лицо, спокойное и даже печальное» [8, с. 8, 9].

«Второй натурой» человека являются, как известно, привычки и стереотипы поведения. Ему были совершенно чужды такие, не столь уж редкие, людские пороки, как чревоугодие и пьянство. А. А. Громыко вспоминает: «Я никогда не наблюдал, чтобы Сталин за столом усердствовал ложкой и вилкой. Можно даже сказать, что ел он как-то вяло. Крепкие напитки Сталин не употреблял, мне этого видеть не доводилось. Пил сухое виноградное вино…» [46, с. 246].

К одежде и всевозможным бытовым удобствам относился с полным равнодушием, барственной роскоши и пустых развлечений – не терпел. Если Троцкий восседал в театре непременно в царской ложе, любил охоту, был ценителем дорогих вин и изысканных блюд, Бухарин тоже любил поохотиться и коллекционировал бабочек, обеденный стол Луначарского украшал царский сервиз, то Сталин, уже будучи наркомом, не имел даже собственной квартиры, и только по настоянию Ленина ему была выделена очень скромная квартирка в Кремле. Да и тогда застать его чаще всего можно было не там, а в рабочем кабинете.

Серго Кавтарадзе, помня еще те годы, когда Иосифа, одержимого большевика-бессребреника, постоянно разыскивала полиция, рассказывал: «Когда мы познакомились с ним, на нем был ободранный пиджак уличного разносчика и разбитые сапоги. Многодневная щетина на лице и глаза фанатика. Но смешон он никогда не был. Мы работали в одной организации. Я знавал много революционеров, но подобного ему – одержимого делом, неприхотливого, безразличного ко всему, что касалось лично его – еды, одежды, развлечений, – не встречал. Коба и развлечения – в самом этом словосочетании содержался какой-то нонсенс. Я встречался с ним и после революции, и он, занимая уже высокие посты, оставался таким же неприхотливым, замкнутым, натянутым, как тетива» (Наш современник. —1999. – № 12. – С. 207).

В зрелом возрасте предпочитал носить строгий костюм полувоенного покроя, а со времен войны – маршальский мундир, что, впрочем, не означало какой-либо перемены в его отношении к своей одежде и никак не сказалось на его манерах. М. Джилас, впервые побывавший на приеме у Сталина весной 1944 года, отмечает: «Он был одет в маршальскую форму и мягкие сапоги, без орденов, кроме Золотой Звезды Героя Социалистического Труда на левой стороне груди. В его поведении не было ничего искусственного, никакой позы. Это был не величественный Сталин с фотографий или из документальных фильмов – с замедленной продуманной походкой и жестами. Он ни на минуту не оставался спокойным – занимался трубкой с белой точкой английской фирмы Данхилл, очерчивал синим карандашом основное слово темы разговора и потом его постепенно перечеркивал косыми линиями, когда дискуссия об этом приближалась к концу, поворачивал туда-сюда голову, вертелся на месте» [52, с. 49].

У многих видевших его возникало устойчивое представление о некой эпической простоте всего сталинского облика. Бывший руководитель социалистической Германии Эрих Хонеккер незадолго до смерти вспоминал о том, что на него произвело неизгладимое впечатление участие в праздновании 70-летия вождя: Сталин был велик и в то же время прост (Советская Россия. – 1991. – 25 января.). Об этом же писал и хорошо знавший его маршал Г. К. Жуков: «Невысокого роста и непримечательный с виду, И. В. Сталин во время беседы производил сильное впечатление. Лишенный позерства, он подкупал собеседника простотой общения» [57, с. 308].

Но это была, конечно, особая простота, присущая значительной личности, уверенной в себе и не нуждающейся для самоутверждения в изысканных манерах и броских аксессуарах. Он был во всех жизненных ситуациях самим собой, ему не надо было актерствовать, его поведение адекватно выражало его собственную суть и поэтому не могло не вызывать у окружающих впечатления полной естественности и простоты. М. Джилас неожиданным образом связывает этот факт с особым стилем его мышления: «Нечто подобное происходило и с проблемами, которые при нем обсуждались: сложнейшие вопросы Сталин сводил на уровень простых, обыденных…» [52, с. 155].

Говорил он несколько приглушенным голосом, неторопливо и спокойно, как с глазу на глаз, так и по телефону, что отмечают очень многие. Слушал всегда внимательно, напряженно, в постоянной готовности отреагировать на сказанное. Старался уловить смысл произнесенной фразы не только по ее содержанию, но и по выражению лица говорящего. В критические моменты диалога имел обыкновение смотреть прямо в глаза собеседнику пронизывающим взглядом. На совещаниях иногда прерывал докладчика вопросами с целью уточнения деталей или проверки обоснованности высказываемых предложений. Во время общих разговоров неспешно прохаживался по комнате.