Алексей Варламов - Григорий Распутин-Новый

Известен также текст телеграммы, которую Распутин отправил в 1911 году Вырубовой: «Хотя Бог на нем почиет, но чего-то недостает».

Четыре года спустя Хвостов повзрослел, и в 1915 году в Петербурге возникла группа энергичных государевых слуг, которые решили с Распутиным не бороться, жертвуя своим положением, как их предшественники, и не игнорировать, как несколько утопически и лукаво предлагал князь Николай Жевахов, а делать с его помощью карьеру. Этих пассионариев оказалось трое: сам Хвостов, бывший директор Департамента полиции С. П. Белецкий и князь М. М. Андроников. Они трое, по выражению А. Амальрика, образовали «первый распутинский триумвират» – из претендента на первую роль («министра»), на вторую («советника») и на третью («посредника», который, не занимая официального поста, проводил бы закулисно свои политические или коммерческие интересы). «"Распутинским" триумвират был в том смысле, что заранее считался с Распутиным как политической силой, имея в виду не только не восстановить его против себя, но прямо на него опереться. Тем более, что со времени отъезда царя в ставку политическая роль кружка царицы, Распутина и Вырубовой начала расти».

Об этом триумвирате писал хорошо знавший всех троих и связанный с ними служебными отношениями генерал Спиридович, в оценке которого действо троицы было названо «хвостовщиной». Спиридович же дал в мемуарах каждому из героев свою характеристику:

«Маленький, полненький, чистенький, с круглым розовым лицом и острыми всегда смеющимися глазками, с тоненьким голоском, всегда с портфелем и всегда против кого-либо интригующий, князь Андроников умел проникать если не в гостиную, то в приемную каждого министра.

Князь обладал средствами, нигде не служил, но уже несколько лет числился чиновником для поручений при Министерстве Внутренних Дел только для того, чтобы иметь возможность, когда надо, одеть форменный вицмундир…

Княжеский титул, неимоверный апломб, беглый французский язык, красивая остроумная речь, то пересыпанная едкой бранью, то умелой лестью и комплиментами, а также бесконечно великий запас сведений о том, что было и чего не было – все это делало князя весьма интересным и для многих нужным человеком. И его принимали, хотя за глаза и ругали, ибо все отлично знали, что нет той гадости, мерзости, сплетни и клеветы, которыми бы он не стал засыпать человека, пошедшего на него войной <���…>».

Есть в мемуарах Спиридовича и описание их личной встречи: «После кофе князь похвастался мне своей спальней-молельной. Громадная широкая кровать и целый угол икон. Как в доброе старое время у глубоко религиозного человека. "Вот это больше всего понравилось Григорию Ефимовичу, – пояснил князь и продолжал: – я люблю здесь уединяться, сосредоточиться, ведь я очень религиозный человек, верующий, набожный", – и князь истово перекрестился… А петербургская молва говорила нечто иное про эту спальную. Князь не любил женщин. Здесь, говорят, он принимал своих молодых друзей… А лики икон смотрели строго на нас, и свет лампады трепетал на них… Мне стало как-то неловко. Ведь не мог же он думать, что мне неизвестно то, что известно всему Петербургу…»

Если князь Андроников за вычетом нетрадиционной сексуальной ориентации чем-то напоминал Ипполита Курагина из «Войны и мира», то рекомендованный им бывший нижегородский губернатор Хвостов сделал карьеру на том, что шумно разыграл в Думе антинемецкую карту. В сочетании со стремлением прибегнуть к пользовавшемуся германофильской репутацией Распутину это выглядело особенно пикантно и доказывало, что в политике все средства хороши:

«Речь о немецком засилье, произнесенная в Государственной Думе депутатом Алексеем Хвостовым, обратила на него внимание во дворце, – писал Спиридович, – о ней много говорили во всех кругах, она встревожила князя Андроникова, т. к. угрожала репрессией против большого коммерческого предприятия, в котором князь был весьма заинтересован. Это заставило князя познакомиться с Хвостовым.

Бывший Нижегородский губернатор, выдвигавшийся уже на министерский пост после смерти Столыпина, щеголявший своей правизной и своим патриотизмом, честолюбивый и не стеснявшийся говорить, что он человек "без задерживающих центров", – Хвостов понравился Андроникову. Они поняли друг друга. Они быстро столковались и решили, что Андроников, пользуясь всеми своими связями и знакомствами, до Вырубовой и Распутина включительно, начнет пропагандировать и проводить Хвостова в министры Внутренних Дел, на место князя Щербатова. Несоответствие последнего его должности сознавалось многими, говорил об этом и Горемыкин Андроникову, от Вырубовой же Андроников слышал, что Щербатовым, якобы, недовольны во дворце. Все это подбодряло Андроникова, желание же отомстить Щербатову, не скрывавшему своего презрения к Андроникову, воодушевляло последнего на новую интригу.

Но Хвостов был невежда и в политике, и в полиции. Надо было заполнить это пустое у него, но важное место своим удобным человеком».

Этим человеком, последним членом распутинского триумвирата и единственным профессионалом стал бывший директор Департамента полиции С. П. Белецкий, имя которого очень часто встречается во всех биографиях Распутина как человека, во-первых, знавшего в силу своего служебного положения больше многих о сибирском мужике, а во-вторых, давшего очень подробные устные и письменные показания о Распутине Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Белецкий так близко принял к сердцу всю распутинскую историю, что на следствии даже плакал.

«Белецкий в поношенном пиджаке, умный, хитрый, чрезвычайно много и охотно говорит глухим быстрым голосом. Оборотень немного, острые глаза, разбегающиеся брови на желтом лице, – писал Блок матери, – сам строчит —. потный, сальный, в слезах, с увлечением, говоря, что это одно осталось для его души. В этой грубой скотинке есть детское».

Изначально Белецкий числился в стане распутинских врагов.

«В бытность мою сенатором, ко мне, в конце 1914 года, – показывал он на следствии, – обратился <���…> великий князь Николай Николаевич <���…> с просьбой, не могу ли я дать сведения о порочных наклонностях Распутина, так как, по словам полковника Балинского, великий князь решил определенно поговорить с государем об удалении Распутина из Петрограда. Сведения эти я дал, черпая материал из имевшейся у меня лично сводки».

Распутин об этом скорее всего знал и потому в разговоре с Андрониковым Белецкий выразил опасение, согласится ли их избранник с его кандидатурой, но князь обещал все уладить. И действительно, уладил: Белецкий был ему необходим.